— Мне так обидно за Риту!..
Орест Иванович не считал себя большим знатоком в драматургии, но он попробовал защищать пьесу, свалив все на постановщика, который, к сожалению, не почувствовал эпохи.
— Молодой, видимо, войны не помнит.
— Ну что вы!.. — совсем грустно сказала Лена. — Ему сто лет в обед. Просто все это такая труха!..
Орест Иванович пожал плечами: с его точки зрения, термин этот уж никак не подходил. Если бы это была «труха», такие спектакли и фильмы не показывали бы почти ежедневно по телевизору, их не смотрели бы миллионы людей. Он согласен с Леной, что сюжет не отличается новизной, но вовсе не мешает лишний раз повторить для тех, кто забыл или просто не хочет знать о том, что перенесло старшее поколение.
Лена угадала его настроение.
— Орест Иванович, но это так фальшиво написано! Ведь актерам просто тошно играть все это.
Он не нашел, что ей возразить; возможно, она была в чем-то права. А Лена вдобавок положила ему на локоть свою руку, лишенную веса.
— Ну не сердитесь!
— Что вы, Леночка! — сказал Орест Иванович. — Я совсем не сержусь.
После спектакля они пешком дошли до Комсомольского проспекта.
— А как поживает ваша мама? — осведомился Орест Иванович.
— Спасибо, она вся в Алкиных делах. В музыкальной школе затевается какой-то концерт.
Орест Иванович отважился и сказал:
— Мне кажется, Леночка, ваша мама меня не очень жалует.
Лена испытала некоторое замешательство.
— Нет, что вы!.. Ее можно понять: она ленинградка, близкие и друзья погибли в блокаду, а к новым знакомствам она относится несколько настороженно.
Они подошли к храму Николы на углу Хамовников. В полных сумерках церковь белела сахарным пряником. Лена явно хотела сменить тему разговора.
— Правда ведь, не верится, что это построено, — сказала она. — Как будто эта церковь возникла сама собой. Как в сказке: не печалься, ложись себе спать, утро вечера мудренее. Значит, это стоит десяти самых бодрых спектаклей.
— Да, — не без мрачности согласился Орест Иванович.
Сколько ни заговаривай ему Лена зубы церквами и спектаклями, он понимал, что он по-прежнему отвергнут. И ему было очень горько.
Дома их встретил Игорь, который уже вернулся с работы и досматривал футбольный матч.
— Где это вы так долго? «Арарату» наколотили. Я вам тут вермишель сварил.
После вермишели Лена села к телефону и разговаривала со своей подругой Ритой, которая уже разгримировалась после спектакля и вернулась в номер гостиницы.
Орест Иванович невольно прислушался… Лена нелицеприятно высказывала Рите все, что думала. Орест Иванович снова услышал слово «труха». Сейчас этот термин вдвойне ему не понравился. Он на месте Лены воздержался бы от критики: актриса молодая, впервые выступает в главной роли, театр здесь, в Москве, в гостях…
Телефонный разговор затянулся, и Ореста Ивановича это стало сильно раздражать.
«А тот телок посуду моет. Ну и терпение у него!..»
Когда Лена положила трубку, она легонько постучала в комнату к Оресту Ивановичу и сказала шепотом:
— Я чувствую себя перед вами виноватой за сегодняшний вечер. Но Рита обещала достать билеты на «Трамвай «Желание».
Рита не обиделась на критику и действительно достала билеты на «Трамвай «Желание». Но всего два билета, не то что в прошлый раз, когда возле Ореста Ивановича и его невестки пустовало целых три места.
— Вы не против того, чтобы пойти с моей мамой? — совершенно неожиданно предложила Лена. — Ей очень хочется посмотреть этот спектакль.
У Ореста Ивановича просто-таки заколотилось сердце. Он сказал, что, конечно, конечно, не против. В обеденный перерыв он побывал в парикмахерской, а придя домой, очень тщательно приоделся и взял побольше денег на буфет.
Весь день он себе представлял, как будет сидеть в театре рядом с Зоей Васильевной. Ни о каких «Трамваях» он не думал, хотя очевидно было, что зрелище не из последних, раз так трудно достать билеты. Он был очень благодарен Лене. Но минут за сорок до начала спектакля она неожиданно позвонила и сказала, что ее мама плохо себя чувствует. Оресту Ивановичу это показалось и подозрительным и обидным. Он заявил, что тоже не может идти в театр — у него дела.