— Что вы?.. — огорчилась Лена. — Это же очень интересная пьеса.
— Вот и сведите на нее своего мужа. А то он у вас вроде бы совсем не в счет.
Лена не спешила обижаться и попыталась объяснить, что у Игоря вечерняя смена, но Орест Иванович не стал входить в подробности и сухо пожелал невестке всего хорошего. Развязал галстук и сел на диван. Ведь это только подумать: не хотят его, да и все тут!..
Чтобы в этом убедиться, он часа через полтора позвонил в Померанцев переулок.
— Здравствуй, Аллочка! Что ты поделываешь?
— Ничего, ела кашу, сейчас ложусь спать.
— А бабушка дома? Как ее здоровье?
— Неважно. У нее очень болит голова.
Орест Иванович почувствовал себя негодяем и перешел на шепот.
— Ты извинись за беспокойство, Аллочка. Передай бабушке привет. Пусть она скорее поправляется.
Спать он не ложился долго. Около часа ночи пришел с работы Игорь, но Орест Иванович сделал вид, что уже уснул, и не вышел к сыну. Когда же все-таки задремал, ему пригрезился самый глупейший сон: он и Зоя Васильевна собираются ехать куда-то в… рояле, из которого вынут весь музыкальный механизм.
Утром Орест Иванович рискнул опять позвонить в Померанцев переулок и тем же осторожным шепотом осведомился у Аллочки насчет здоровья бабушки.
«А ведь я их повадки перенимаю», — подумал он.
Раньше он никогда и никого о здоровье не расспрашивал.
В один прекрасный день жильцам дома по Померанцеву переулку объявили, что дом их действительно передается под какое-то учреждение. Лена с матерью и девочкой получили ордер на квартиру из двух комнат около метро «Ждановская». Орест Иванович был задет тем, что не прибегли к его помощи с целью получить какой-нибудь более модный район, Юго-Западный, например, или тот же Тимирязевский — организовать это ему было бы пара пустяков. Но, как говорится, кума с воза — куму легче. Он сам помогал семье Лены в переезде на новую квартиру и был искренне удивлен тем, с какой скорбью не только его недоступная «сватья», но и другие жильцы прощались со старым домом в Померанцевом переулке.
Орест Иванович с большой осторожностью, боясь оступиться на ужасной лестнице, нес вниз с четвертого этажа доверенный ему Аллочкой стеклянный аквариум. Внизу он услышал, как ругались рабочие, грузившие в машину рояль. Ему было очень неприятно слышать, когда один из них повторил почти его собственную мысль:
— Купили бы скрипку какую-нибудь, а то ворочай танк этот!
Переезд состоялся в начале декабря, еще при полном отсутствии снега на улицах. А ближе к Новому году, когда зима легла, к метро «Ждановская» перекочевал и Игорь.
Когда он в последний раз заглянул домой, чтобы прихватить кое-что из своей одежды, между ним и Орестом Ивановичем состоялось объяснение.
— Отрываешься, значит?
— Ага. Мне оттуда на работу рукой подать.
— И отсюда не сто верст было.
Игорь положил в чемодан старые лыжные брюки и сказал:
— Мы, папа, к тебе приходить будем.
— Большое спасибо! Когда прикажете ждать?
Чудно все-таки было: куда парень лезет? Две смежные комнаты, потолок — рукой достать, в туалете повернуться негде. Летом, наверное, в лоджии спать придется, а зимой под роялем. Но охота, говорят, пуще неволи.
— Ладно, — сказал Орест Иванович, — надоест тебе, приходи, место твое цело будет.
— Не надоест. Такие не надоедают.
— Это какие же?..
— Я тебе уже говорил. Да ты и сам знаешь. Я вот рад, что к Склифосовскому попал, а то бы Ленку и не встретил.
— Даже так?..
И, видя, что сын сейчас уйдет, Орест Иванович вдруг сказал:
— А я ведь хотел тебе новую машину купить.
Только на секунду в хмуром лице у Игоря что-то изменилось. Потом он решительно взял чемодан.
— Какая машина!.. Я пойду, не сердись, папа.
…Не в первый раз Орест Иванович оставался в своей большой квартире один. Но в этот вечер он как-то растерялся. Дня два-три он держал себя в руках, а потом на него навалилась такая тоска и обида, что сказали бы сейчас, что посадят ему на голову и бывшую певицу, и Аллочку, и даже рояль поставят — и этой ценой вернется его сын, — он бы, пожалуй, согласился. Сколько недовольства вызывали у него раньше Ленины часовые разговоры по телефону, а вот сейчас этот телефон совершенно свободен и молчит, как могила. И хоть бы кто-нибудь догадался позвонить ему в эти трудные часы.
7
Зима в новом году установилась не по-московски приятной, с хорошими морозами и снегом, прикрывшим черноту улиц и дворов. После работы Орест Иванович получал в раздевалке свое зимнее ратиновое пальто, каракулевую шапку-пирожок и шел пешком через весь центр к себе на Комсомольский проспект. Делал он это не ради потери веса: полнотой Орест Иванович не отличался, до седых волос сохранил ровную грудь, втянутый живот и молодую походку. Правда, за последнее время немного опустились щеки, труднее стало брить подбородок и в глазах стало плавать что-то желтоватое. Стоило поволноваться, и эта желтизна заметно увеличивалась, но к врачам Орест Иванович не обращался до тех пор, пока ему не потребовались очки.