— Да, — кивнул он, догадавшись, что та услышала его имя из уст участкового.
— А я Вита, — представилась гостья.
— Очень приятно, — не нашел лучшего ответа Юрка.
— Чаем угостишь, Юра? — незамедлительно спросила она, не давая ему опомниться.
— Конечно, — засуетился юноша. Шагнул, было, в сторону кухни, но тут же остановился, переведя взгляд на любимую полулитровую кружку, стоявшую на журнальном столике — собирался сразу после завтрака помыть, но, как водится, забыл. — Вот только… как? — при желании, Вита легко смогла бы забраться внутрь кружки ногами, а присев на корточки — укрыться в ней едва ли не по пояс. А вот поднять руками и пить из подобной девушке определенно было не под силу.
— Сестры младшей нет? — прищурившись, спросила гостья. — Впрочем, ясно: нет, — сама же и ответила Вита. Так-то она была права, но на каком основании сделала верный вывод, Юрка не понял, а спросить не успел, девушка уже говорила дальше. — Игрушечная посуда худо-бедно подошла бы — за неимением лучшего — но ведь нету?
— Есть! — в миг просиял юноша, но тут же осекся. — Вот только…
— Что опять «только»? — заинтересованно подалась вперед Вита.
Кукольный сервиз стоял в серванте на верхней полке — гостье с дивана видно его, конечно же, не было. Крохотные белые фарфоровые чашечки на блюдцах с золотистым ободком, сахарница и чайничек — в самом деле, как раз Вите по размеру. Дело, однако, было в том, что сервиз остался от Юркиной мамы. В доме было не так много вещей, связанных с ее памятью, и отношение ко всем им в семье было весьма трепетным, почти благоговейным. Не то, чтобы игрушечную посуду запрещалось вынимать из шкафа — никому это просто в голову не приходило. Да, в общем-то, и нужды такой у Юрки никогда не было — до сегодняшнего дня.
— Так что — «только»? — переспросила гостья, видя, что собеседник замер в замешательстве.
— Ничего, — мотнул он головой, приняв решение. — Все в порядке. Вам какой чай, черный или зеленый? — спросил он, широко распахивая стеклянную дверцу серванта.
— Черный, и побольше сахара, пожалуйста, — ответила Вита. — И, если можно, прекрати выкать. У нас на «вы» только бургомистра называют.
— Хорошо, — послушно проговорил Юрка доставая из шкафа миниатюрные чашечку и блюдечко. Хотел, было, поставить на стол рядом со своей, но заметил, что игрушечная посуда пыльная и решил сначала протереть. — Я пойду чайник поставлю, — сказал он. — Подождете… Подождешь тут?
— Куда же я денусь, — хмыкнула девушка.
Чай пили в гостиной, Юрка — сидя в кресле за журнальным столиком, Вита — прямо на этом столике, используя в качестве скамьи толстый орфографический словарь в мягком кожаном переплете, на него же маломерка — простите, ньюпка — ставила свою чашку. Юноше все казалось, что ей должно быть не особенно удобно, но и от стопки книг, и от перевернутой картонной коробки из-под фотоаппарата в качестве импровизированного чайного стола девушка вежливо, но твердо отказалась.
— Наверное, надо все-таки рассказать, что я здесь делаю, — проговорила Вита, с аппетитом прихлебывая чай — уже вторую чашку.
Едва не поперхнувшись — этот самый вопрос он думал задать все последнее время, но никак не мог набраться смелости — Юрка кивнул, обращаясь в слух.
— На самом деле, все просто, никаких загадок, — сообщила гостья. — Серое трехэтажное здание за твоим домом — знаешь, что там?
— Институт Человека, — кивнул юноша. Уж ему ли было не знать — соседство с профильной клиникой, на учете в которой стоял Юрка, было главным фактором при выборе отцом этой квартиры.
— Институт Человека, — подтвердила Вита. — А при нем — единственная в полисе больница, где принимают ньюпов. Так-то мы, обычно, своими силами обходимся, но если оборудование какое требуется или лекарства редкие — приходится идти на поклон к верз… в полис, в общем. Вот и меня тут угораздило заболеть — неделю в больнице пролежала. Сегодня утром, наконец, выписали, но домой, в мини-сити, обещали отвезти лишь к вечеру. А устала я от этой постылой лечебницы — сил никаких нет! Вот и условилась со знакомым — он тут недалеко в гараже при автопарке работает — что тот уговорит своего куратора за мной заехать. Сам-то он, как ты понимаешь, ньюп… Выхожу из больницы — а его нет. Пять минут жду, десять… Под открытым небом, а у меня из всего оружия — только эта жалкая рогатка, — кивнула она в сторону оставленной на диване проволочной конструкции. — В воздухе осы, в облаках птицы, в траве вовсе пес знает что ползает… Жутковато, в общем. Вдруг слышу сзади шорох. Оборачиваюсь: а там ко мне кошка крадется! Огромная, рыжая! Когтищи, должно быть — с мою ладонь, не меньше! Ну тут я как припустила прочь! Здесь-то меня, наверное, те твои полицаи и приметили. Но к ним в руки попасть — тоже удовольствие небольшое: съесть не съедят, конечно, даже домой рано или поздно отправят, но к гадалке не ходи — бургомистру нашему нажалуются. Так-то правитель у нас хороший, справедливый, но к нарушителям строг. А я, по всему выходит, нарушитель, пусть и не хотела ничего дурного… В общем, метнулась я к подъезду, решила: спрячусь пока. Ступеньки там, на крыльце, громадные, но, к счастью, сбоку пандус для колясок — по нему и взбежала. Лаз кошачий я еще издали приметила. Больше всего боялась, что толкну дверцу — а навстречу еще одна кошка! Или собака, без разницы. Но обошлось. А вот дальше — тупик. Если в окно — так там в самом деле высоко, сразу разобьешься. Вот была бы у меня с собой веревка… Но не было у меня веревки — зато была рогатка. Стала пулять, метясь в кнопки звонков. Несколько раз попала, но никто не открывает. Думала уже все, пропадать, а тут ты открыл. Ну я и прошмыгнула внутрь. Остальное сам знаешь.