4. Я сам — чужой себе самому. Здесь уже четыре я, так как оба объективируются. Здесь уже нет сокровенного сердца человека, рефлектирование и объективирование изгнало его: в грехе я ушел от себя самого, в грехе иду все дальше от себя самого, разделяюсь в себе, грех ест меня, я сам поедаю себя самого, как бес в земле Гадаринской, говорю: имя мне — легион, легион моих грехов, пожирающих меня. В этом внутреннем разделении, распадении, самопоедании я уже потерял и себя самого: «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф. 12, 25). Я разделился сам в себе, не устоял, опустел. Наступила мерзость запустения.
5. Я, близкий себе, — самый чужой себе. Здесь три я: я, которому я и близкий, и чужой; я, который близок мне; я чужой мне. Здесь нет объективирования и все же три я. Кто из них мое подлинное я, мой сокровенный сердца человек, тот ли, который разрывается между близким и чужим мне и, разрываясь, в непонятном противоречивом единстве отожествляет и близкое и чужое? Или близкий мне? Или чужой? Или все три — непонятное мне единство, даже тожество сокровенного сердца человека? Христос говорит: «если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною» (Лк. 9, 23)
«Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит... жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14, 26).
«Ибо, кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16, 25).
«Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. 12, 25).
Тогда самый близкий мне — не самый ли далекий и чужой мне? Тот я, который мне ближе всего, — не самый ли далекий и чужой? А самый далекий — не самый ли близкий? В отвержении себя, в ненависти к себе, в потере себя я обретаю себя, сохраняю себя в жизнь вечную. Тогда все три я отожествились в моем сокровенном сердца человеке, и уже не я отожествил их, а Христос во мне.
6. Я, близкий себе самому, — чужой себе. Здесь четыре я, так как второй я объективирует себя, и сокровенный сердца человек или в первом я, или в последнем.
7. Я, близкий себе, — чужой себе самому. И здесь четыре я, но объективируется не близость себе, а чужое — отчужденность от себя.
8. Я, близкий себе самому, — чужой себе самому. Здесь уже пять я, так как объективируется и близость и отчужденность. Сокровенный сердца человек загнан в первое я. Но что осталось от него после объективирования и близости и отчужденности? Почти ничего, и начинается мерзость запустения.
9. Я сам, близкий себе самому, — чужой себе самому. Здесь уже три объективирования, полное опустошение и мерзость запустения. Это уже геенна огненная.
Вот я проанализировал себя самого, свои я и анти-я, все свои возможности и пришел к последней, самой страшной — геенне огненной, геенне огненной во мне самом, где не будет, а уже есть плач и скрежет зубовный. Не это ли и испугало меня, когда я увидел свое анти-я? когда увидел близкое мне как самое далекое и чужое?
Я не перечислил все свои я и анти-я. Я взглянул на себя как бы с одной стороны и нашел в себе нескольких я и анти-я, они реально существуют во мне в моем взгляде на меня, потому что я и есть мой взгляд на меня. Но в одном взгляде на себя я не могу исчерпать себя: у меня множество взглядов на себя, я и есть множество взглядов на себя. Это множество несчетно: в каждом взгляде на себя я нахожу конечное число я и анти-я, потому что я сотворен и конечен; но множество моих взглядов несчетно, потому что я сотворен по образу и подобию моего бесконечного Творца.
В первом взгляде на себя я предполагал, что самый близкий мне — я. Так ли это? И вот теперь, в рефлексии, в другом взгляде на себя я уже не знаю, что сказать. В рефлексии я уже не вижу себя, в рефлексии я — я сам. Но я сам — уже не я, я сам — объект своей рефлексии, объективирован самим собою. Кто же я сам? И я снова объективирую себя самого: я сам — сам. Ведь я ищу не то, что мне принадлежит, не то, что я имею, а то, что я есть. Мои чувства, желания, прихоти — все это я имею. Кто имеет? Я, я сам. Но кто я сам? Я сам — сам. Другого ответа в рефлексии я не нахожу: все, что найду в рефлексии, кроме самой рефлексии, самого самообъективирования, принадлежит мне, все это я имею, я сам имею. Я спрашиваю: кто я? И уже ответ: я — я сам объективирует меня. В рефлексии и самообъективировании я не найду себя: я все дальше ухожу от себя, пока не теряю себя в мерзости запустения, в геенне огненной.