Герберт Уэллс
ВИДЕНИЕ СТРАШНОГО СУДА
Тра-а-ра-а!
Я прислушивался, ничего не понимая.
Та-ра-ра-ра!
— Боже мой! — пробормотал я спросонья. — Что за дьявольский тарарам!
— Ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра! Та-ра-рра-ра!
— Этого вполне достаточно, — сказал я, — чтобы разбудить человека… — И внезапно замолк. — Где же это я?
— Та-рра-рара! — Все громче и громче.
— Это, верно, какое-нибудь новое изобретение или…
Снова оглушительное турра-турра-турра!
— Нет, — сказал я погромче, чтобы расслышать свой собственный голос. — Это трубный глас в день Страшного суда.
— Тууу-рра!
Последний звук вытащил меня из могилы, как вытаскивают на крючке пескаря.
Я увидел свой надгробный памятник (довольно-таки заурядная штука; хотел бы я знать, кто это его соорудил?). Затем старый вяз и расстилавшееся вдали море исчезли, как облако пара, и вокруг меня оказалось великое множество людей (ни один смертный не мог бы их сосчитать): представители всех народов, всех языков и всех стран, дети разного возраста — и все это толпилось в необъятном, как небо, амфитеатре. А высоко над нами, на ослепительно белом облаке, служившем ему престолом, восседал господь бог и весь сонм его ангелов. Я сразу узнал Азраила по его темному одеянию, Михаила — по мечу, а величавый ангел, издававший трубный глас, все еще стоял с трубою в воздетой руке.
— Ничего не скажешь, быстро орудуют, — проговорил невысокий человечек, стоявший рядом со мной. — Удивительно быстро! Видите вон того ангела с книгой?! — И, чтобы получше рассмотреть, он то приседал, то вытягивал шею, глядя сквозь множество окружавших нас душ.
— Все здесь, — сказал он. — Решительно все. Теперь-то уж мы узнаем!..
— Вот Дарвин, — прибавил он, внезапно отклоняясь от темы. — Ему здорово попадет! А видите вон того высокого, представительного мужчину — он ловит взгляд господа бога — это сам герцог… Но здесь пропасть незнакомых людей!
— А-а! Вот и Пригглз, издатель. Чудной народ эти печатники! Пригглз был умный малый… Но мы узнаем и о нем всю подноготную! Уж я буду слушать во все уши. Я еще успею потешиться. Ведь моя фамилия на букву «С».
Он со свистом втянул воздух.
— А вот и исторические личности! Видите? Вон Генрих Восьмой. Ему-то многое припомнится. Черт побери! Ведь он Тюдор! — Он понизил голос. — Обратите внимание на этого парня, прямо перед нами, он с ног до головы оброс волосами. Это, видите ли, человек каменного века. А там опять.
Но я уже не слушал его болтовни, потому что уставился на господа бога.
— Это все? — спросил господь бог.
Ангел с книгой в руках (перед ним лежало бесчисленное множество таких книг, совсем как в читальне Британского музея) бросил на нас взгляд и, казалось, в одно мгновение всех пересчитал.
— Все, — отвечал он и добавил: — О господь, это была очень маленькая планета.
Бог внимательно оглядел всех нас.
— Итак, начнем, — промолвил он.
Ангел раскрыл книгу и произнес какое-то имя. Там несколько раз повторялся звук «а», и эхо раздалось со всех сторон, из глубины необозримого пространства. Я не расслышал имени, потому что человечек, стоявший рядом со мной, отрывисто выкрикнул: «Что такое?!» Мне показалось, что имя прозвучало как «Ахав», но это же не мог быть тот Ахав, о котором упоминается в Ветхом завете.
В тот же миг небольшая черная фигура вознеслась на пушистом облаке к стопам господа бога. Это был осанистый мужчина в богатом чужеземном одеянии, с короной на голове; он сложил руки на груди и мрачно опустил голову.
— Итак? — промолвил бог, глядя на него сверху вниз.
Мы могли ясно расслышать ответ, ибо здесь акустика была поистине замечательной.
— Я признаю себя виновным, — сказал человечек.
— Поведай им о своих деяниях, — молвил господь бог.
— Я был королем, — начал человечек, — великим королем. Я был похотлив, горд и жесток. Я воевал, опустошая чужие страны; я воздвигал дворцы, но построены они на человеческой крови. Выслушай, о господь, всех этих свидетелей, взывающих к тебе о возмездии. Сотни и тысячи свидетелей. — Он указал на них рукой. — Мало того! Я велел схватить пророка — одного из твоих пророков.
— Одного из моих пророков, — повторил господь бог.
— Он не желал склониться передо мной, и я пытал его четыре дня и четыре ночи, до последнего его издыхания… Более того, о господь! Я богохульствовал. Я присвоил себе все твои преимущества.
— Присвоил себе мои преимущества, — повторил господь бог.
— Я заставил воздавать себе божественные почести. Нет такого греха, которого бы я не совершил! Нет такого злодеяния, которым я не осквернил бы свою душу! И вот наконец ты, господь, покарал меня!
Бог слегка повел бровями.
— Я был убит в сражении. И вот я стою перед тобою, достойный самой жестокой кары в твоем аду. Я не дерзаю лгать, не дерзаю оправдываться перед лицом твоего величия и возвещаю о своих беззакониях в присутствии всего рода человеческого.
Он умолк. Я хорошо разглядел его лицо. Оно показалось мне бледным и грозным, гордым и странно величавым. Я невольно вспомнил Сатану Мильтона.