LXXXVI
Ведь как тяжел, проклятый ренегат,Его таща, чуть не свихнул крыла я!Как гири из свинца, на нем висятЕго труды — вся писанина злая!Кропал он эту пакость, супостат,Историю и Библию кромсая,Когда над Скиддо[46] ночью я леталИ свет в его окошке увидал.
LXXXVII
Историю придумал Сатана,Но Библия — творенья Михаила!Сообразил я, как страшна винаЗлосчастного британского зоила,Схватил его, пока его женаЗа чайником куда-то уходила,И вот мы оба перед вами тут,Летел я меньше десяти минут!»
LXXXVIII
«A! — молвил Сатана. — Он мне знаком!Давно ему пора сюда явиться…Но он ведь глуп как пробка, и притомТалантишком своим весьма гордится!Мой милый Асмодей! С таким осломСовсем тебе не стоило возиться,Ведь даже без доставки он бы самСегодня или завтра прибыл к нам!
LXXXIX
Но, уж поскольку здесь он, пусть прочтет,Что он писал…» — «Да можно ли такое? —Воскликнул Асмодей. — Он, идиот,Вообразил себя самим судьеюВсех дел людских! Ведь он же чушь несет!Он никому не даст теперь покоя!»«Нет, пусть прочтет! — воскликнул Михаил. —Послушаемте, что он сочинил!»
ХС
Тут бард, счастливый, что нашел вниманье,Которого не находил у нас,Готовя рифмы к буре излиянья,Прокашлялся, подготовляя глас,Могучим рыком удивил собранье,Но в первом же гекзаметре увяз,В котором так подагра угнездилась,Что ни одна стопа не шевелилась!
XCI
Он дактили пришпорил что есть сил,Спасая стих свой неудобочтимый,Но тут затрепетали тьмою крылИ серафимы все, и херувимы,И наконец поднялся Михаил:«Помилуй, друг! Уже утомлены мы!„Не радует, — Гораций говорит, —Non Di, non homines…[47] плохой пиит!“»
XCII
И тут поднялся шум: не мудрено,Что всем стихи внушали отвращенье:Ведь ангелам наскучили давноИ славословия и песнопенья,А бывшим смертным было бы смешноПрийти от грубой лести в восхищенье.Георг и тот воскликнул: «Генри Пай![48]Лауреат! Довольно!!! Ай, ай, ай».
XCIII
Гул рос и рос, зловеще свирепея,От кашля сотрясался небосвод,Так, изумлять риторикой умея,Наш Каслрей шумиху создает.Кричали где-то: «Прочь! Долой лакея!»В отчаянье от этаких невзгодБард бросился к Петру, ища защиты,Петра ведь уважают все пииты!
XCIV
Сей бард природой не был обделен:Имел и острый взгляд, и нос горбатый,На коршуна похож был, правда, он,Но все же в этой хищности крылатойИмелся стиль, — он был не так дурен,Как стих его шершавый и щербатый;Являвший все типичные чертыХолуйства и преступной клеветы.
XCV
Вдруг затрубил архангел, заглушая —Невероятным шумом шум большой, —И на земле метода есть такая:Лишь раз дебаты окриком покрой —И водворится тишина немая,Смущаемая только воркотней.Ну, словом, стихло все, и бард польщенныйПредался болтовне самовлюбленной.
XCVI
XCVII
Он пел цареубийц и пел царей,Он пел министров, королей и принцев,Он пел республиканских главарей,Но он же поносил и якобинцев,Пантисократом[51] слыл из бунтарей,Но он напоминал и проходимцев,Всегда способных в нужный срок линятьИ убежденья с легкостью менять.
XCVIII
вернуться
48
Генри Пай — английский поэт Генри Джеймс Пай (1745–1813), с 1790 г. придворный поэт-лауреат Георга III. Писал во множестве бездарные стихи.
вернуться
49
Бленгейм — «Бленгеймская битва» — раннее произведение Р. Саути (1802), написанное под влиянием идей Французской революции.
вернуться
50
Ватерло — «Паломничество поэта к Ватерлоо» (1816), произведение Саути, написанное в реакционном духе.