Удильщик. Возможно, та мысль, что...
Сумасшедший. Вы правы, сэр. Мысль, что по-соседству находится психиатрическая больница и что уже две медицинские справки... Но я умолчу. Дело сделано. Давайте сменим тему. Сейчас там внутри разыгрывается музыкальное представление. Хотите послушать? Его даёт наше собрание каноников. Ха-ха! Его даёт Капитул!
Удильщик. Сэр, я с удовольствием его послушаю.
Сумасшедший. Вы подвергнетесь вымогательству, сэр, едва туда войдете. Любовь, любовь, ты движешь шляпой! Пускаешь её вкруговую. Кладите денежки! Vivat Regina! Деньги не возвращаются!
Удильщик. Почём, сэр?
Сумасшедший. По входе.
Удильщик. То есть, почём за вход?
Сумасшедший. Сэр, а пойдёмте-ка вместе. О епископских сборах слыхали? Так епископам далеко до капитулов. О, я сам горю желанием видеть действие этого изящного механизма. Во-первых, шестипенсовик за пользование при вытирании ног железной сеточкой у входа. Затем пять пенсов за право выбора, через который из проёмов пройти к дверям. Затем несчастные три пенса за то, чтобы повернуть дверную ручку. Затем шиллинг с головы за допуск внутрь, или по полукроне с каждого, над которым по два главы. Только это явная несправедливость, ибо, изволите видеть, удвоение шиллинга дает...
Удильщик. Но ведь и случай, сэр, довольно необычный в природе.
Сумасшедший. И затем, сэр, пять шиллингов, чтобы посторожить ваш зонтик. Вот и получается, что посетители посообразительнее норовят, перед тем как войти, спрятать свой зонтик, либо проглотив его (но это небезвредно для здоровья внутреннего «я»), либо засунув его себе сзади за жилет, где он так и торчит, упираясь в загривок — да это вы можете видеть и по мне, наблюдая некоторую жёсткость моих манер. Ну, прощайте, джентльмены, я иду слушать музыку.
Сумасшедший уходит.
ЧАСТЬ III
Мнения, которыми Охотник обменивается с Тьютором, в продолжение чего глаза Рыболова смежены сном. Затем пробудившийся Рыболов повествует своё Видение. Охотник исполняет «Вакхическую оду».
Удильщик, Ловчий, Тьютор.
Ловчий. Он покинул нас; однако, думается мне, мы от этого не потеряли, ибо взгляни-ка: вон приближается ещё один; одет он скромно и несёт на голове Гофмановский лексикон, все четыре тома «ин фолио» (13) [13].
Удильщик. Поверь мне, это на его ремесло указывает. С добрым утром, сэр! Если я делаю правильный вывод на основании вашей ноши, вы являетесь в этом учёном месте преподавателем?
Тьютор. Я Тьютор, сэр, и натаскиваю по множеству неизвестных языков.
Удильщик. Мы весьма рады, что встретили вас, сэр, и хотели бы спросить, если это не слишком вас затруднит (как мы уже спрашивали ваших учёных коллег, только не поняли ответов), о причине появления этих архитектурных новшеств, кои видим мы вокруг, а ведь все эти вещи столь же странны, сколь и новы, и столь же неприглядны, сколь странны.
Тьютор. Сэр, я с удовольствием удовлетворю ваше любопытство и расскажу вам всё. Вам следует узнать (ибо здесь-то и лежит суть дела), что девиз Руководящего Органа таков:
«Diruit, aedificat, mutat quadrata rotundis», что я сейчас же и поясню.
Diruit. «Разрушил». Свидетельствует эта чудная выработка балюстрадной породы вплоть до крайней левой оконечности Трапезной, словно просека в девственном лесу. Как дерево всего более восхищает нас, когда топор дровосека уже низверг его ствол, а привлекательность жемчужного ряда зубов, обрамленных рубиновыми устами, осознаётся лишь по утрате одного из них, так, верьте мне, и этот сказочный Квадрат лишь приукрашен тем, о чем глупцы насмешливо отзываются как о «Траншее».
Aedificat. «Построил». Свидетельствует всей своей эфирной грацией эта изящная Звонница, которая вот-вот, кажется, взлетит и унесётся ввысь на наших глазах! Подобно тому, как вокзальный носильщик шествует с редкой величавостью, когда несёт на голове чемодан, или как моя скромная персона воссияла красой благодаря этим громоздким томам, а океан чарует нас всего сильнее, только если прямоугольная купальная кабинка нарушает однообразие его волнистого берега, — так и мы осчастливлены присутствием того, что завистливый мир равняет с «Табачным ящиком».
Mutat quadrata rotundis. «Поменял квадратное на круглое». Свидетельствует этот ряд дверец и оконцев с плоским верхом, так живописно пробитых обок этого двойного арочного проёма. Ибо, в самом деле, хотя и безыскусные по исполнению («безыскусно изысканны», как говорит поэт (14) [14]), они здесь совершенно незазорны. Будь этот удвоенный сводчатый портал побольше, он был бы совершенно под стать своим собратьям в углах нашего Квадрата, а будь он поменьше, то повторял бы точь-в-точь те дверцы, что прорублены по сторонам. Только простецы полагают, будто это лишь оставшиеся после строительства зазоры. Да что тут говорить, наши арочные своды почти безоконные! Мы ищем Диковинок и Небывальщины! Мы по праву гордимся нашим двуличным проёмом, и нечего его «Туннелем» обзывать.
13
Скорее всего, имеется в виду «Всеобщий лексикон» Иоганна Якоба Гофмана Базельского (1635—1706). Выражение «ин фолио» означает книгу, напечатанную в полный лист, т.е. очень большого формата. «Всеобщий лексикон» немецкого автора был написан на латыни, то есть древнем языке, трактовал о материях древних и новых вперемешку, и его нарочитое упоминание вкупе с пародийным указанием на «классическую древность» окружающих наших собеседников строений, уже изувеченных новоделами, а также на штудии о древностях современных немецких учёных в первой части настоящего памфлета (ведь уже ждала своего часа знаменитая «Германская мифология» Якоба Гримма) представляет собой если не сатиру, то вышучивание. Так Черепаха Квази рассказывает, что преподавателя классических языков она в своей подводной школе не посещала, а преподавал тот «Laughing and Grief» (вместо «Latin and Greek» — ‘латыни и греческого’), то есть не что иное как ‘смех и грех’. И так в профессорских большинства оксфордских колледжей в то время велись споры касательно необходимости обучения немецкому языку в процессе постижения наук.