Ловчий (весьма озадаченно). Я-то, возможно, и замечал, достойный сэр, однако мне думается...
Тьютор. На сим я должен с вами проститься, ведь уже началось музыкальное представление, на котором я так хотел побывать.
Ловчий. Поверьте мне, сэр, ваши рассуждения были для меня крайне интересны.
Тьютор. Боюсь, они несколько утомили вашего приятеля, который, кажется, глубоко уснул.
Ловчий. И верно: он уже давно и громко храпит.
Тьютор. Ну так не будем ему мешать. У него, я полагаю, не слишком развито воображение, и он не в состоянии ухватить Великое и Высокое. Прощайте же — я иду слушать музыку.
Тьютор уходит.
Ловчий. Желаю приятно провести время, добрый сэр. Пробудись, мой учитель! День проходит, а мы не поймали ни одной рыбы.
Удильщик. Не думай о рыбе, дорогой ученик, но слушай. Я только что видел во сне такое, чего и словами не выразить. Присядь-ка, и языком, поневоле и по недостатку времени скудным, я поведаю тебе
Видение трёх «Т».
Привиделось мне, что в некий давно минувший час стоял я близ вод, отливающих ртутью, и смотрел отражаемое их безмятежным зеркалом величественное и прекрасное здание Большого Квадрата; рядом же со мною находился некто, дородный осанкой и угодливый лицом, в алом балахоне и широкополой шляпе, чьи шнурки, колыхающиеся в недвижном воздухе, в одно и то же время бросали вызов законам тяготения и выдавали в хозяине шляпы его высокопреосвященство кардинала. Это был сам Уолси (17) ! Я раскрыл было рот, чтобы заговорить с ним, но он простёр свою руку и указал на безоблачное небо, откуда тут же раздались глухие удары грома. Я внимал им в сильном волнении.
В вышине над нами сгущался мрак, и сквозь темень с рёвом опускался на нас гигантский Ящик! С ужасающим треском навалился он на древний Колледж, застонавший под его тяжестью, и в это время раздался насмешливый возглас: «Ха! ха!». Я взглянул на Уолси — его не было. Внизу, в тех стеклянных глубинах, лежало дюжее тело, величественно обернутое алой мантией, а широкополая шляпа, подобно ботику, качалась на поверхности озера, в то время как шнурки со своими плетеными кисточками продолжали противиться силе тяжести и развевались по воздуху, будто указуя тысячей пальцев на отвратную Звонницу. А вокруг, со всех четырёх сторон, духи гоготали диким, скрипучим, резким гоготом!
И вот видение ужаснее прежних! Чёрная брешь разъяла сотрясенную балюстраду! Духи носились взад-вперед, отвращая свои лица и предостерегающе поднося к дрожащим губам палец.
Затем дикий выкрик пронизал воздух, и тут в рёве подземных сил перед моими глазами разверзлись два зияния тьмы, а обступающие меня стены древнего Колледжа головокружительно закачались!
А мимо на цыпочках крались духи, обутые в ботинки из лакированной кожи. Они боялись даже вздохнуть и таращили полные ужаса глаза. Духи с худыми зонтиками и никчемными галошами, они вертелись вокруг! Духи с саквояжами и по-дорожному одетые, они спешили мимо, выкрикивая: «Прочь! Прочь! К быстротечному Рейну! К стремительному Гвалдаквивиру! В Бат! В Иерихон! Куда-нибудь!»
Стой же рядом и виждь! С этого трижды благословенного места охвати единым взглядом и выжги на скрижалях своей памяти Видение Трёх «Т»! Слева от тебя насупилась бездонная черень сумрачного Туннеля. Справа разевает зев зловещая Траншея. А там, в вышине, далече от подлых устремлений Земли и мелочной критики Искусства парит жуткий, четырёхугольный, Табачный ящик звонницы! Ученик, Видение таково!
Ловчий. Очень рад этому, ибо воистину жестоко проголодался. Что скажешь, учитель? Не наловить ли нам рыбы, да не заморить ли червячка? И взгляни-ка, вот тут есть какая-то песнь — я набрёл на нее, просматривая нашу книгу баллад, — которая, думается мне, удачно подходит и к новейшим временам и к древним видам.
Удильщик. Ну что ж, присядем. Заверяю тебя, что у нас будет добрый, достойный, здоровый, аппетитный ужин с куском солонины и парой редисин, которые я заранее положил в свой рыбный судок. А ты, покуда мы будем есть, исполнишь эту песнь.
Ловчий. Ну что ж, я спою; и полагаю, что она доставит тебе удовольствие, подобно тому как и твои замечательные рассуждения не окажутся мне бесполезными.