И тогда я покажу на тебя, молчальник, и открою двери моего дома и укажу тебе на лежащие пустые миры и скажу:
— Ты допускал несправедливость, хотя ты знал, что такое несправедливость!.. Ты в бездействии смотрел на совершавшееся, хотя у тебя были руки, чтобы помочь; ты предал своих братьев своим молчанием, хотя ты мог спасти их единым словом!.. Ты знал правду, но не говорил о ней и молча проходил мимо, бесконечных рядов распятых за истину! Ты, трусливый молчальник, имя которому Иуда, — ты не получишь прощения во веки веков!.. Ты будешь блуждать по пустым мирам, никогда не остановишься, никогда не умрешь, и миры никогда не уничтожатся и вечно останутся пустыми и безлюдными. Тишина доведет тебя до безумия, и ты будешь выть, как собака ночью, и будешь кричать, как бесноватый... Ты будешь смеяться в безумном страхе, как ты смеялся в эту ночь, и никто не услышит тебя, никто не ответит тебе, лишь одно эхо раскатится среди мертвенной бесконечности единственным звуком и одно живое существо, которое — — — —
Тогда Призрак поднялся, и его тень легла на освещенную луною землю, словно огромная тень от головы человеческой, затемняющей светлую дорогу, и он поднял руки в высь, глаза выкатились из орбит его, и он пал ниц, как гигантское дерево...
Горела утренняя заря. Перекликались петухи. Люди просыпались с холодным потом на лбу от кошмара.
II.
Люди кажутся мне маленькими и жизнь их — лишенной смысла. У одних мысли легки как пух, у других — пусты как воздух. И хотя я рассматривал все людские стремления в увеличительное стекло, они все же не делались больше миллионной частицы хлебного зерна, и все ценности оставались круглыми, как нули или круги, начерченные циркулем.
Я пошел в лес, когда день уже клонился к вечеру. Была осень — год приближался к своей ночи. Мои ноги увязали в размокшей земле, влага стекала с зеленых стволов деревьев, а на облетевших верхушках кое-где трепались голые листья. Высоко надо мною пролетела буря, и лес закачал головою. Буря грохотала и гудела, и мне слышались голоса — не слабые, человеческие голоса, а могучие, несшиеся среди миров. Зазвенел жалобный крик, резкий и дикий, точно нож прорезал сердце вселенной. Это лес стонал.
— О чем ты стонешь? — прошумела буря.
— Я устал, — отвечал лес. — Устал до глубины души, измучен от лет и страданий. Теперь я роняю свою листву, скоро я весь побелею, но все же я не умру; снова появится свежий сок и молодая зелень. Ах, счастливы те которым доступна смерть, смерть! Я устал, устал, до глубины души.
— Ты, измучен жизнью — ты, который едва начал жить. Сбрось свои сухие листья и прислушайся, как ты уже возрождаешься к новой весне.
Но взгляни на меня: я видел, как ты рождался, увижу и твою смерть. Я жил в те времена, когда природа еще не зачала тебя, и буду существовать, когда уж и память о тебе исчезнет, — взгляни на меня! Я несу на своих плечах тяжесть всего мира в продолжение бесконечных, неисчислимых тысячелетий, но моя спина не согнулась под ношей; она все так же пряма, как в то время, когда я мальчиком играл и прыгал над густой поверхностью еще не затвердевшего земного шара. Я переношу мысли людей, потому что я самый быстрый из всех послов. Посмотри, какой сноп несу я на своей спине и в руках.
— Но что это за странная ноша? Я не могу понять. Люди никогда не говорили об этом.
— Такой тяжелой ноши я не носил уже две тысячи лет; живущий теперь на земле человеческий род выковал себе винты для своего собственного гроба, выковал на самой тяжелой наковальне, которую только может дать жизнь.— И буря рассыпала их целую пригоршню над землей.
— Ты сеешь смерть? — спросил лес.
— Это огонь, это сера, — отвечала буря.— Это яд и удары меча, потому что человечество должно изменить свой облик.
— Расскажи, — сказал лес.
И буря остановилась и замерла на месте как птица, распластавшаяся на своих крыльях; она устремила свои умные, прозорливые глаза вниз, на землю:
— Две тысячи лет тому назад жил на земле человек, называвшийся Иисусом. Он сказал, что слабые должны наследовать землю. И когда потомки рабов стали богатыми и могущественными, то они стали сжигать на кострах и вешать на виселицах всех, которые не хотели разделить их веры. И меньшинство потомков стали властителями; они сидели на тронах и вкушали пищу с золотых блюд: в это время восстали новые миллионы рабов. Они толпились перед воротами дворца черной, необозримой массой, которая наполнила всю землю. И когда они услышали звон золота и увидели освещенные окна и веселящихся людей, они забыли, что властители были тоже сынами рабов и побили камнями образ, висящий на воротах дворца с его телом аскета и ликом голубя. И раздался их вопль, исполненный мести против своего собственного же бога и его почитателей, своих же братьев, только потому, что они были снаружи, а те — внутри. Ты слышал крик? Он лег вчера на мои крылья и теперь он носится со мною по всему миру. Но произойдет перемена, царство рабов расколется. Слышишь ли ты, какой грохот у железных ворот дворца? Слышишь, как разбиваются стекла, как деревянный сгнивший образ обрушивается со старого алтаря?