Белозубый и бронзовокожий,
разве был он со мною знаком,
столь внезапно и странно похожий
тонкой костью, широким лицом?
Как я мог, на хэбэ его зарясь,
позабыть, что давно уж не тот?
Отчего эта жгучая зависть
к тем, кто дальше и мимо идет? -
Так, над жизнью своей размышляя,
там, где вниз устремляется склон,
где видна у последнего края
близость судеб иных и времен,
я сидел.
А высокие сосны,
неизвестно, в котором часу,
заливало июльское солнце,
постепенно теряясь в лесу.
Вот проснулся под соснами ветер,
полетел, разгоняя тоску.
Лес махал, как ощипанный веер,
уезжавшим с канала в Москву.
Черт-те где телебашня вонзала
в небо серый, с иголкою, шприц,
и везли до Речного вокзала
катера - краснозадых девиц.
20, 21 и 26 февраля 2011
КОЛЬЦО
I
Там, где на месте сталинской воронки
поднялся вновь дебелый храм Христа,
покинул я ту сторону Волхонки
и перешел на эту неспроста:
признаюсь вам, в Российский фонд культуры
я нес бумаги для какой-то дуры.
II
И опоздал, конечно. (Как назло
все время попадаю в передряги!)
Обеденное время подошло.
Ну что ж! Охранник передаст бумаги.
Пускай она заслуженно поест,
а мне пора освободить подъезд.
III
Вот спуск в метро. Но день такой веселый,
что захотелось погулять, как встарь.
Так, помнится, пренебрегая школой,
бродил я здесь. И тоже был январь.
Бассейн еще пыхтел клубами пара,
но полз троллейбус так же вдоль бульвара.
IV
Покаявшись за прошлые года,
зима повсюду сделала успехи.
Лопатами крошили глыбы льда,
сгребали снег бесстрастные узбеки.
А дальше впереди бульвар был пуст
и гулко отдавался снежный хруст.
V
Направо поперек бульвара лодка
дурацкая привычный портит вид.
А в лодке, словно за нее неловко,
с собой не схожий Шолохов сидит.
И, опасаясь новых козней вражьих,
налево убегает Сивцев Вражек.
VI
А вот и Гоголь. С ним произошла
лет шестьдесят назад метаморфоза:
измученного лицезреньем зла
сменил здесь бодрячок официоза.
Прилизан и дипломатично сер
сей дар Правительства СССР.
VII
С верблюдом про себя сравнив кого-то,
кто сплюнул под ноги на тротуар,
я обошел Арбатские Ворота
и на Никитский выбрался бульвар.
Он и у вас не вызвал бы восторга:
театр скучнейший да музей Востока.
VIII
Иное дело милый мой Тверской!
Да, потрудились тут, обезобразив
бульвар старинный заодно с Москвой.
Но все ж малоприметен Тимирязев.
И лишь Есенин, точно Командор,
кидает сверху вниз нездешний взор.
IX
Вокруг него собранье пестрой шоблы.
Седые панки квасят без конца.
Скамейки оккупировали коблы.
Ни одного нормального лица!
Но эти морды, наглые, косые,
рифмуются с таким певцом России.
X
Мелькает за оградой старый дом,
чьи стены для меня всего дороже.
Должно быть, то Эдем или Содом,
что для иных почти одно и то же.
Какие люди отрывались тут!
А я - я приходил в Литинститут.
XI
Хотя какая к черту аlma mater!
Мы разошлись, как в море корабли,
но, вероятно, пересох фарватер,
и вот сидим и ноем на мели.
Уж лучше бы строчить нас научили
для заработка - в день по доброй миле.
XII
Нет, нет, шучу! Спасибо и за то,
что мне профессор объяснил толково
(а он был дока и большой знаток):
Поэзия - не вычурное слово,
прозрачность в ней важна и глубина:
хоть видно камни - не достать до дна.
XIII
А вот и ты, чей образ богатырский
оправдан в опекушинской броне.
Хоть мне гораздо ближе Боратынский,
но ты его сильней, ясней вдвойне.
И вижу я в конце дороги торной
твой памятник - другой, нерукотворный.
XIV
Гораздо больше облик изменен.
Венок лавровый, на плечах гиматий.
В руках - еще с эпических времен -
кифара для возвышенных занятий.
Три Музы возле ног твоих. И кто?
Евтерпа, Талия и Эрато!
XV
Возможно, это подползает старость.
Я на ходу стал забываться сном.
И обратил внимание на странность,
когда вдруг поскользнулся на Страстном:
как тонет графоман в своем экстазе,
тонул бульвар в сплошной весенней грязи.
XVI
Неужто на Тверском была зима?
Здесь под деревьями чернеют лужи.
Я помешался? Мир сошел с ума?
Невозмутим Рахманинов снаружи.
Вот он сидит ко мне уже спиной,
прислушиваясь к музыке иной.
XVII
Ну что ж! Займусь и я своей поэмой.
Пойду вперед. А что там впереди?
Бульвар Петровский и - отдельной темой -
Цветной бульвар. Вперед! Нет, погоди.
Чуть не забыл готового к аресту
Высоцкого. Хотя он здесь не к месту.
XVIII
Итак, Петровский. Он почти что пуст.
Отсюда в незапамятные годы
к реке Неглинной начинался спуск.
Теперь её обузданные воды
заключены в трубу, под землю, вниз.
Речные нимфы превратились в крыс.
XIX
А в "Эрмитаже", где едал Чайковский,
где Оливье свой изобрел салат,
сегодня в полночь будет бал чертовский -
в подвалах пляска Витта, маскарад.
Для этого арендовали бесы
театр "Школа современной пьесы".
XX
Шучу! Мне просто жалко ресторана,
что был когда-то в доме угловом.
Хотя жалеть его довольно странно:
в одном он веке, я - совсем в другом,
и здесь не гибнут в похоронной давке
(смотри на цифру следующей главки).
XXI
Ах, на Цветном так много лиц весенних!
Ведь по Цветному бродит молодежь!
Разбойничье тут светится веселье
в глазах потенциальных мародерш.
Но, как ни хороша иная дева,
пойду опять вперед, а не налево.
XXII
За Трубной начинается подъем.
Рождественский бульвар качнулся пьяно.
В эпоху культа личности на нем
была квартирка Бедного Демьяна.
А прежде, верно, ошивался тут
еще какой-нибудь придворный шут.
XXIII
По Сретенскому прогуляться мало.
Короткий он, да и потребность есть
здесь, на остатке городского вала,
под чахленькими липами присесть.
Не так легко таскаться по бульварам,
а в этот раз - и рифмовать, задаром.
XXIV
...............................
XXV
Под "Грибоедом" затевают шашни
(и неслучайно: тут невдалеке
вознесся фаллос Меншиковой башни).