В этой книге я часто говорю о «боли», и часто приходит мне боязнь, что не все корректно поймут этот аскетический термин. Та боль о которой я пишу, есть лейтмотив моей в Боге жизни. Я не могу о ней забыть. Она вовсе не похожа на физические или психические боли, хотя нередко захватывает и сей нижний план. Это есть боль любви Божией, которая вырывает молящегося из мира сего, возводя его в иной мир. Чем сильнее эта духовная боль, тем мощнее тяга к Богу; чем динамичнее наше погружение в глубины безбрежного океана страданий, тем вернее восход нашего духа на небо. Когда же он, дух, возведен в светоносную сферу небес, тогда боль прелагается в также невыносимую радость торжествующей любви. Опять то же по существу положение: крайнее страдание сливается воедино с предельной радостью. Именно это растяжение характерно кающемуся. Духом Святым он поставляется на непредвиденные рубежи, где ему сообщается некий зачаток Божественной универсальности. Присмотритесь ко Христу: как Он жил в условиях Земли после падения Адама. В Нем сочеталось Божественное могущество с немощной плотью. С нами происходит нечто подобное: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп. 4, 13). Что Господь есть по существенному Божеству, то человеки имеют по благодати. И тот, кто подобен Христу в своих земных проявлениях, тот естественно подобен Ему и в плане Божественном.
Духовные страдания — реальность невесомая и большинству незримая. Любовь Божия порождает внутри нас целую гамму различных мучений духа, о которых следует говорить как о вышеестественных, метафизических. Внешне такие страдальцы могут находиться в условиях не худших, чем таковые у других людей, но душа их не удовлетворяется никаким богатством, никакой роскошью, никакими привилегиями и властью, ни даже славою в мире сем. В своем влечении к Богу безначальному из тесноты настоящей данности страдает душа, ощутившая дыхание Духа Святого. Скорбь ее (души) острее, чем у матерей, плачущих над умершими детьми.
Первое слово Господа, по выходе Его из пустыни, было: «покайтесь; ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4, 17). Он Сам и есть сие Царство. И вот, мы, люди, видим Его: Он встал пред нами так близко, что можно было не только видеть, но и «руками осязать» (1 Ин. 1, 1). И когда «осязаемый» образ предвечного Бога в величии Своей любви уязвит нашу душу, то последняя никогда не может забыть о сем чуде. «Подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, нашедше одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее» (Мф. 13, 45–46). В этих притчах Господь говорит о том, что я сейчас имею в виду. Узрев духом Красоту Бога, человек уже все, что и имеет в пределах Земли, оставляет, чтобы стяжать то «сокровище», ту «жемчужину».
Когда Дух Святой являет духу нашему во Свете несозданном Божию действительность, тогда душа нуждается найти мужество поверить данному видению: оно безмерно превосходит все, что мы знаем в обыденной жизни. Переживший сие состояние может как-то понять колебания Святой Девы Марии при благовестии Архангела Гавриила. И только тогда Ей были открыты и те страдания, с которыми связано Ее служение миру, — «Мария сказала: се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему. И отошел от Нее Ангел. Вставши же Мария во дни сии, с поспешностью пошла в нагорную страну, в город Иудин. И вошла в дом Захарии, и приветствовала Елисавету. Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во чреве ее, и Елисавета исполнилась Святого Духа, и воскликнула... „благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева твоего! И откуда мне сие, что пришла Матерь Господа моего ко мне?.. Блаженна Уверовавшая, потому что совершится сказанное Ей от Господа“. Получив такое подтверждение истинности данного Ей откровения, Мария сказала: „Величит душа Моя Господа; и возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моем“ (Лк. 1, 38–47). „...увидев Его, Апостолы поклонились Ему; а иные усомнились“, ибо происходившее превосходило меру человека» (Мф. 28, 17; см. также: Лк. 2, 35; Мф. 20, 22; Деян. 9, 15–16).
Свет нетварный сначала открывает нам наше состояние, которое ужасно; и мы сходим в нашем сознании в преисподнюю нашего ада и видим себя в нашем уничижении, как мы есть. Но когда Свет приходит уже иным образом, во славе, тогда смирившаяся душа нуждается, чтобы Сам Бог взял ее в руки Свои и дал ей силу понести несказанный дар.
Грех начинается услаждением, а кончается трагической гибелью. Спасение от власти греха над нами начинается болезненным покаянием, но конец его — благое торжество. Не раз я слышал от людей нашего времени: «готов принять религию, если она дает мне радость». Но они думают о радости с самого начала их веры, что не всегда возможно. И те же самые люди действительно понесут огромный труд, чтобы создать для себя базу в борьбе за насущный хлеб или за некоторые привилегии. Еще больший подвиг необходим для артистов, чтобы усовершиться в избранном ими роде искусства. Нередко даже всю свою жизнь поэты и живописцы, писатели и музыканты легко идут на всякие лишения из-за любви к искусству. Так и еще более с радостью терпят все те, кому дано было преимущественно прикоснуться к небесному пламени.