1.1
Я хочу быть похожей на них. На них, мельтешащих под моим окном. Они похожи на занятых, пыхтящих пчел, которые суетятся, спешат, бегут по своим мелким делишкам. Они этого стоят? Стоит ли портить нервы на эти существенные дела, в измерении которых являются пустышками всего безмерного мира? Нет. Это нулевая единица, но для них это... огромная, неизмеримая квота.
Они меня успокаивают своим бултыханиями.
Так всё приземленно.
Я хочу быть как они. Ничего не знать.
Жить в своих иллюзиях, считая себя главнее и умнее всех. Чушь...
Тихий щелчок, и кипение воды умеренно прекращается. Чайник закипел. Я отвернулась от окна и взяла горячий чайник из нержавеющей стали, наливая корейский крепкий кофе через бумажный фильтр. Запах моментально заполнил прохладную кухню свежими обожжёнными помельчёнными кофейными злаками.
Обожаю кофе, особенно с утреца. Меня это бодрит, как и холодный душ, и холодная утренняя прохлада с настежь открытым окном.
Кинув четыре кубика сахара и хорошо размешав, я подошла к своему привычному месту, к открытому окну.
Они до сих пор там мельтешат. Мой взгляд опять зацепился за различные движения людей: мужчина в темном недорогом плаще и в цилиндрической шляпе возле края перехода высмаркивается, шестнадцатилетняя девочка на скейте чуть не сбила молодую студентку со светлой сумкой-тоут; та женщина в строгом черном, или темно-синем, а, возможно, и в бордовом костюме, зло шипит в трубку, видимо, кого-то отчитывает или кому-то грубит; упитанная женщина с томатными щеками несет кучу пакетов, что двукратно увеличивает ее вес; мужчина с гранатовой шевелюрой смотрит время на наручных часах. Интересно. Сейчас Детройт совсем другой... Он стал многолюдным, шумным, ярким, являющимся одним из городов, восстановившихся от кризиса, от банкротства. Город-миллиардер. Город для путешественников и туристов, а так же для тех, кто ищет, кто он есть на самом деле. Это сейчас... А тогда было все по-другому...
Тогда было мрачно и тихо. И очень много смуты и мрака.
Жаль, что именно в его эпоху процветания, я не вижу его разноцветного блеска и искр, живописных и остроумных архитектурных зданий, зазывных и красочных реклам, исторических и отремонтированных скульптур. Печально, что именно его величия и расцвета я не могу его оценить. И не потому, что не хочу, я еще «ох» как хочу, а потому, что я физически уже не способна.
Мой мир больше не сверкает как раньше. Он стал однотонным, словно детская разукрашка, у которой не хватает цветов. Куда я голову ни поверну, меня встречает красный мир разными тонами. Я билась в истерики, кричала в небеса, за что мне это и каждую ночь ревела, ненавидя всех. А больше всего я хотела убить того, кто спас мою жизнь. А потом он ее же и угробил.
С восемнадцати лет я бегала по окулистам, которые пожимали плечи, отвечая, что у меня сработал ген дальтонизма, и эритропсия будет преследовать меня всю мою жизнь. Я не сдавалась, бегая по офтальмологам и выискивая решение моей проблемы. Однако один из лучших специалистов по заболеваниям глаз, который порекомендовал лучший в городе окулист, объяснил, что даже если это не патология, хотя это маловероятно, поскольку женщин-дальтоников примерно один процент населения, то большая вероятность в том, что я повредила затылочную долю головного мозга, вызывая дегенерацию сетчатки. Новости специалиста меня не удивили до глубины души, ибо пять месяцев проваляляться в больничной постели строго режима в хирургическом отделении с перевязанной головой – это что-то да значит. Но на языке всё равно остался вкус горечи и поражения. И душа на миг окаменела, словно к ней повязали огромный булыжник, утаскивающий в глубины океана. А потом я смирилась. Ведь люди ко всему привыкают.
Глубоко вздохнув и выдохнув, я прикрыла глаза и взглянула на небо, которое было окрашено лиловым цветом со светло-вишневыми пятнами — облаками. В реальном мире небо голубое, а облака белые, но это в моих воспоминаниях. Два суматошных и ужасных года, которых я с высунутым языком пробегала, научилась различать цвета по оттенкам, особенно отлично тренироваться на энергопотоках: у бесов – темно-алый, но в жизни – коричневые, у вампиров кричаще красный, что режет глаз, на самом деле приятный, светло-красный окрас. У оборотней ниды бордовые, хотя наставник утверждал, что у них преобладает цвет сине-лиловый.
Кровь зашумела по венам быстрее, разум окончательно проснулся, требуя уже какой-либо физической и мыслительной активности. Во рту ощущался привкус качественного крепкого кофеина, что чувствовалась горечь. Прекрасно. Облизав губы от горячего напитка, я ополоснула большую чашку из-под кофе и подошла к открытому окну, высунувшись и просканировав пространство по сторонам. Предосторожность. Поняв, что никто внизу не следит за моим окном и, не увидев никого подозрительного, я плотно закрыла окно. Я, конечно же, не боюсь, что через мое окно могут залезть грабители и тем более убийцы. Пусть даже с ног до зубов вооруженные. Это наоборот будет даже смехотворно, поскольку они ничего не смогут сделать, так как у меня самой по каждым углам запиханы пистолеты, ножи, чакры. Да и на шестой этаж мне кажется, никто альпинизмом заниматься из воров не будет. Но есть и другие, для которых нет препятствий в виде окон, дверей – демоны из высшей сферы и вампиры, занимающие пост мастера. Да, и днем они не будут вламываться, но надо быть всегда предусмотрительной и внимательной.