На первом этаже было четыре двери: одна прямо перед ними, когда он стоял на площадке, две справа от них и одна прямо позади.
Сначала он попробовал тот, что прямо впереди. Он был скромным до спартанского; односпальная кровать, деревянный стул и потрепанный комод, на котором лежала газета Evening News. Он узнал, что заголовок был вчерашним.
Стенснесс умер с прошлой ночи, и едва ли успел бы вернуться сюда между выходом из Фестивального зала и переходом к Длинной воде.
Следовательно, это была не его комната.
Затем была ванная, в которой услуги уборщицы были бы очень полезны, и соседняя с ней комната принадлежала Стенснессу, о чем Герберт догадывался на основании нескольких фактов, которые все более или менее приходили ему в голову одновременно.
Во-первых, это место выглядело так, как будто взорвалась бомба. Ящики были перевернуты, одежда вываливалась наружу, словно из взорвавшегося чемодана. Матрац перевернулся к стене, и теперь он медленно провисал, перекрученный посередине, как будто он кланялся ему. Белые продолговатые пятна на пожелтевшей штукатурке застенчиво мигали, лишившись покрывающих их картин.
Во-вторых, человек, ответственный за все это и, предположительно, за нападение на Элкингтона, все еще находился в комнате. Он стоял спиной к Герберту, но его голова была слегка повернута, когда он рылся в стопке бумаг, так что половина его лица была видна - во всяком случае, достаточно, чтобы увидеть, что у него были усы.
В-третьих, он еще не заметил Герберта.
По закону, не говоря уже о чем-либо еще, Герберт должен был представиться офицером полиции, прежде чем действовать, но это стоило ему его главного преимущества в этой ситуации, а именно элемента неожиданности.
Насилие противоречило большинству инстинктов, которыми обладал Герберт, но он знал, что это единственный выход. Он сделал быстрый шаг вперед и бросился в спину мужчине.
Мужчина, должно быть, почувствовал Герберта в этот момент, потому что, наконец, он начал поворачиваться, но Герберт уже был сверху.
Он толкнул мужчину на кровать. Когда матрац был снят, мужчина ударился о твердое основание с достаточной силой, чтобы выплеснуть ветер из его легких. Герберт наполовину перекатился через него, схватив мужчину за голову коленом. Мужчина ударил правым кулаком, когда Герберт проходил мимо.
У этого человека был явно неанглийский оттенок лица. Его лицо было рыхлым, как неправильно поднятое суфле; края казались слегка размытыми, неопределенными. Его усы сидели на корточках под носом, испещренным архипелагами лопнувших кровеносных сосудов; его глаза были прикрыты, его лоб был экстравагантно сморщен, а его темные волосы были уложены в одну из самых ужасных зачесок.
Герберт когда-либо видел.
Все еще хватая ртом воздух, мужчина снова ударил Герберта.
Герберт схватился за одно из огромных, похожих на плиту ушей мужчины и ударил головой об основание кровати. Когда он вырвался из рук Герберта, Герберт схватил его куртку за воротник и резко потянул вверх через голову. Руки мужчины тоже поднялись вверх, что, как надеялся Герберт, выведет его из строя еще больше, но на самом деле именно в этом состоянии человек нанес свой первый серьезный удар - удар с разворота, который попал Герберту на полпути между шеей и челюстью.
Элкингтон теперь присоединился к драке; но хлороформ явно повлиял на него больше, чем он думал, или, по крайней мере, больше, чем он хотел, чтобы думал Герберт. Мужчина ударил Элкингтона по виску, когда молодой полицейский пересек комнату с опущенной головой, и ноги Элкингтона скомкались под ним, когда он упал на пол.
Герберт цеплялся за куртку оппонента больше из-за упрямства, чем из какого-либо великого тактического императива. Это зашло так далеко, что мужчина явно посчитал лишение прав собственности лучшим вариантом.
Неуклюже покачивая плечами, мужчина освободил руки, оставив Герберта прижимать куртку к ноющей нижней челюсти, как одеяло безопасности.
Мужчина пробормотал что-то, что Герберт едва слышал, не говоря уже о том, чтобы понять. Но это натолкнуло Герберта на мысль. Атакованный совершенно незнакомым человеком, мужчина ни разу не кричал о помощи, что наводило на мысль, что он действовал один. Если бы его можно было обманом заставить думать, что у Герберта есть подстраховка ...
Герберт засунул указательный и средний пальцы правой руки в обе стороны рта, не обращая внимания на вспышку боли в челюсти, и свистнул так громко, как только мог.
Мужчина посмотрел на него сначала с удивлением, а затем с тревогой. Быстрый взгляд в окно, еще один, чтобы увидеть, блефует ли Герберт; а затем, явно не желая рисковать, мужчина вылетел из двери и спустился вниз по лестнице, как будто его ошпарили.