«Как долго вы с Максом были любовниками?» - спросил Герберт.
Де Вер Грин попытался выйти из этого блефом; он был слишком стар, чтобы не делать этого.
Какое абсурдное предложение! Герберт потерял рассудок?
Вы так расстроены смертью всех ваших информаторов?
Все мои информаторы живы, кроме Макса.
Нет; это было другое. Герберт знал, что он видел.
Герберт ошибался.
Нет, Герберт не был. А здесь было еще кое-что. Все, что Стенснесс предлагал де Вер Грину, он предлагал и Вашингтону, и Москве.
Невозможно.
Амброуз Папуорт, Саша Казанцев - Герберт разговаривал с ними обоими.
Что ж, если они и были замешаны, то однозначно дело Five.
Возможно; но сейчас была суббота, а пять - пять, ничего не будет сделано до утра понедельника, а к этому времени все могло случиться. Де Вер Грин потерял Берджесса и Маклина за выходные; кто знал, что он может потерять на этот раз?
Неуклюжий, милый мальчик. И несколько ниже вас, если честно.
Теперь это имело смысл; почему де Вер Грин так стремился пропагандировать теорию коронации, потому что это позволило бы ему взять под контроль расследование, что, в свою очередь, позволило бы ему похоронить свое собственное участие во всем этом фарраго.
Смешной. Но сказал гораздо менее убедительно, чем раньше.
Вот что должно было случиться. Де Вер Грин мог сказать Герберту правду, и в этом случае Герберт пообещал пощадить его, насколько это возможно; или де Вер Грин мог бы и дальше держаться, и в этом случае Герберт посчитал бы его честной добычей, по крайней мере, так же, как и любого другого человека, которого он мог бы расследовать, а, возможно, даже больше, и он не сдерживался бы ни на мгновение, если - когда - он нашел что-то разрушительное.
Пять минут подумать об этом?
Конечно.
«Ты всегда был хорошим наблюдателем, Герберт, - сказал де Вер Грин. «Ты всегда очень хорошо видел вещи».
У большинства людей исповедь проходила бы в четыре этапа; сначала неуверенно, затем с тревожным началом уверенности, в-третьих, с неконтролируемым потоком, и, наконец, с уменьшающимся водоворотом почти исчерпанного.
Де Вер Грин был слишком профессионалом для этого. Он рассказал Герберту историю ясным, размеренным тоном, никогда не меняя темп и ритм, как будто он долго ждал, чтобы освободиться от бремени.
Может, у него было.
В Уотерлоу-парке не было деревянных ящиков, металлических решеток или бормочущих священников, но с точки зрения исповеди этого было более чем достаточно.
Де Вер Грин был очарован Стенснессом с того момента, как встретил его, конечно же. В Стенснессе было что-то от Ганимеда, с его светлыми волосами, которые он отбрасывал со лба каждые несколько мгновений, и без морщин на его коже, как если бы он появился в мире полностью сформированным, и превратности жизни просто смыла его.
Это было восемнадцать месяцев назад - да, примерно во времена бизнеса Берджесса и Маклина. Стенснесс и де Вер Грин встретились на той или иной вечеринке, ужасно скучной официальной выпивке. Де Вер Грин озвучил его тут же: помогите своей стране, поделитесь некоторыми научными данными, получите немного карманных денег и тому подобное.
Стенснесс отказал ему. Он мало думал о правительстве или стране в целом, и единственной причиной, по которой он хотел помочь, была сама наука.
Молодой, идеалистичный, наивный, вспыльчивый - и, для де Вер Грина, совершенно неотразимый.
Де Вер Грин записал свой номер телефона и попросил Стенснесса позвонить, если он когда-нибудь передумает. «Шанс на то, - сказал Стенснесс; но он все равно оставил номер в кармане. Если что-то и могло зацепить Стенснесса, как заметил де Вер Грин, так это секретность всего этого.
В течение нескольких месяцев де Вер Грин гадал, позвонит ли Стенснесс. Думал, желал, ждал, как влюбленный подросток. Он знал, что не хотел ничего, кроме предлога, чтобы снова увидеть Стенснесс.
Месяцы превратились в год, и за это время де Вер Грин более или менее забыл о нем; даже одинокие холостяки не могут бесконечно долго испытывать влюбленность, не лишившись небольшого количества кислорода и поддержки.
Герберт подумал, что он всегда считал де Вер Грина удивительно асексуальным; так же вероятно, что его не встретят в его клубе в Сент-Джеймсе каждую ночь, счастливого в компании людей, которые стесняются своих эмоций, как и он сам, не обеспокоенный испытаниями и невзгодами чего-либо столь низменного как сексуальность. Ясно, что он ошибался.