Заоконная картина оказалась достаточно любопытной. Двор был виден, как на ладони, до мельчайших подробностей: вот трещины на асфальте, пробиваются через них чахлые травинки. Вот два жирных голубя идиотического вида сосредоточенно выискивают крошки, причем один из них делает вид, будто интересуется совсем иными материями. Притрусила убогая собачонка, придирчиво понюхала стену, гордо задрала кривую лапу и расписалась. Тотчас на нее сверху выплеснулось ведро воды. Хлопнула рама, обдав кота серией солнечных бликов, мелькнуло напротив довольное лицо Ивана Прохоровича, инвалида войны и известного борца за чистоту. Предназначенная ему бранная тирада стукнулась в закрытое окно и эхом заметалась в колодце. Обиженная собачка, поскуливая, залезла на руки своей возмущенной хозяйке и покинула двор.
Из-под арки появилась баба с помойным ведром, вокруг которой комаром вился лысоватый мужичок в сатиновых трусах. Присмотревшись, кот узнал в нем соседа по квартире. Сосед размахивал руками, норовил встать на колени и поцеловать даме ручку. Баба рефлекторно подтягивала к груди ведро, на ее лице красовалась крайняя степень обеспокоенности. Она осторожно маневрировала вокруг бушевавшего в страсти спутника и мелкими шажками продвигалась к подъезду. Наконец ей удалось достичь двери. Зудин, угадав ее маневр, в отчаянии вцепился в полу ее цветастого халата. Баба замахнулась ведром, обрушила его на голову обожателя, ловко вывернулась и метнулась вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу. Кот видел, как стремительно промелькнули розочки на халате, туго обтянутый материей зад, пухлые колени и голые лодыжки поочередно в каждом окне парадной, пока перепуганная женщина не достигла своей квартиры. А сосед с разбитым вдребезги сердцем остался стоять возле входной двери. То есть, самого сердца кот, конечно, не видел, но он немало лет прожил на белом свете бок о бок со своей старушкой, и волей-неволей пересмотрел такую уйму сериалов и мелодрам, что мог по праву считать себя неплохим экспертом в области человеческих взаимоотношений. Да это бы ладно! Что, в самом деле, не видал он, что ли, подобных сцен. Да только Зудин виделся коту неожиданно маленьким, не больше хомячка, жившего когда-то у Андрюши Карловича в трехлитровой банке. О, то было самое волнующее и блаженное время в аскетичной кошачьей жизни. Кот часами смотрел, как копошится в белой вате мягонький и теплый грызун, как он встает столбиком на задние лапки, прижимая к пухлой груди крохотные ручки, принюхивается и настороженно поводит смятыми, словно клочки пергаментной бумаги, ушами. Кот обожал это хрупкое существо до дрожи, до онемения конечностей. Правда, роман этот был недолог, хомячок слишком быстро кончился. А еще одного завести Андрюше мама не разрешила («Не позволю, и не проси! Чтобы ты потом опять неделю рыдал? Вот когда этот блядский кот сдохнет, тогда пожалуйста!») Так вот, Зудин, стоящий с разбитым сердцем возле входной двери, был точь-в-точь Андрюшин хомячок… Маленький и беззащитный, уши, от волнения розовые, трогательно оттопырены, волоски рыжие вокруг головы разметались. Встал столбиком и тупо уперся взглядом в стену, руки вдоль тела свесил. И как прежде, смотрел на него кот сквозь обманчивую прозрачность стекла и любил соседа в тот момент до исступления, до сладостной неги, до потери обоняния и зрения, словом, до такой степени, что совершенно не заметил появившуюся за спиной Антонину Карлович. А зря. Поскольку Антонина уже успела посетить туалет, найти и оценить по достоинству кошачью икэбану и вооружиться сковородкой. Быть бы ему прибитым насмерть, если бы он не был столь везучим. Во время замаха, Антонина зацепилась сковородкой за полочку с кастрюлями Клары Мосейковой и с грохотом обрушила ее на себя. Кот брызнул с подоконника со скоростью, опережающей звук, и весь произведенный соседкой звон, крик и мат догнал его уже в самом дальнем и темном углу родной комнаты, под кроватью Софьи Ильиничны.