Почувствовал цельность.
А ведь Колодец истоков всего лишь приоткрыл свой сонный глаз. Еще немного – и он проснется окончательно. И это могло значить только одно… Эдуан не был готов это принять и не знал, что делать с новым знанием, но – Ведьма истины определенно была частью Кар-Авена. А Ноэль, номацкая Ведьма Нитей, чья кровь не пахла, была второй половиной Кар-Авена, и, значит, Эдуан поклялся жизнью защищать ее и Сафию.
Клятва, данная в тринадцать лет, когда отец еще не вернулся в его жизнь, теперь требовала свое. Но Эдуан не знал, отвечать ли на этот зов. Кто мог вообразить, что этот день настанет? Что Кар-Авен из древних легенд явится к нему, чтобы забрать все, чем он был и чем не успел еще стать?
Иврена всю жизнь верила, что Кар-Авен вернется. Для нее это чудо было ожидаемым. Эдуана же оно застигло врасплох. Он не по своей воле оказался в монастыре и прожил там тринадцать лет лишь потому, что некуда больше было идти: его бы убили, едва распознав в нем Ведуна крови. А с тех пор прошло очень много лет. У него появилась собственная жизнь и планы на будущее. Для себя и для своего отца.
Эдуан точно знал: отец бы потребовал убить Кар-Авена. Поскольку сила ведьмы-Кукловода росла по мере разрушения волшебных колодцев, девчонки могли все испортить.
Чего Эдуан не понимал – это кому он по-настоящему обязан быть верным: своим клятвам или своей семье. Но он испытывал осязаемую благодарность, что Колодец истоков перед ним ожил. Что Кар-Авен разбудил Источник и не дал Иврене умереть.
Эдуан побрел к ближайшему кипарису, чья кора алела в лучах рассвета, а мертвые ветви гремели на влажном ветру, и опустился на камни. С его одежды, волос и даже с перевязи для меча текла вода. Но он едва это замечал. Не сняв перевязь, он положил руки на мертвое дерево и начал читать молитву Кар-Авену – словами, которым ему научила Иврена.
Замолчав, Эдуан улыбнулся. Слова остались такими же пресными, как и раньше, а в уме уже копошились обычные заботы: надо высушить клинки, надо покрыть их маслом; нужен новый сирмаянский плащ, очень важно где-то добыть коня. И побыстрее.
Это было нешуточным облегчением: Колодец истоков так близко, а клятва Кар-Авену по-прежнему не имела над ним силы. Значит, главным оставался сундук с серебряными талерами для отца.
Эдуан бросил прощальный взгляд на бывшую наставницу. Щеки Иврены начали розоветь.
Вот и хорошо. Эдуан наконец-то вернул ей один из долгов. Оставалась еще какая-то сотня. Или больше. Ничего. Когда-нибудь.
Размяв пальцы и запястья, Эдуан отправился на встречу с отцом, чтобы помочь ему завоевать корону Аритвании.
Ноэль не успела спасти Сафи.
Даже Мерика, истекающего кровью и покалеченного, далеко не сразу удалось поднять на ноги. Она помогла ему добраться до пристани. Под ногами всю дорогу хрустело стекло, усталые ноги спотыкались о булыжник.
Сквозь бледно-серые облака сочилось утро. Первый пирс и целый квартал построек были разнесены в щепки ураганом Куллена. Этот ураган унес и его жизнь. Во всяком случае, Ноэль показалось, что Мерик, еле ворочавший языком, пробормотал именно это.
Теперь море было тихим, вода едва колыхалась. И – ни птиц, ни гула насекомых, ни людей на берегу, ни Нитей. Куда ни глянь – никаких признаков жизни.
Если не считать стаи черных аспидов, улетающих к горизонту, подобно воронам. Где-то в гуще этого роя Ноэль различила слабое, почти довольное мерцание Нитей.
Эх, Сафи.
Ноэль жалела, что подобрала Мерика. Он был скорее обузой, чем помощником, и отбирал больше сил, чем давал поддержки. Возможно, если бы Ноэль оставила принца в переулке, она бы успела спасти сестру…
Не без труда она заставила себя отринуть эти мысли. Пользы от них не было, а если погрузиться в недавние переживания, то можно сойти с ума. Если вспомнить, как рвутся Нити. Как они извиваются вокруг пальцев. Как крошатся меж зубов. Как…
– Сафи! – закричала Ноэль что было сил. Но слово получилось пустым. Она ничего не чувствовала. Совсем ничего. Пламя ее крика жгло чью-то чужую глотку. Холодный ветер лизал чужую мокрую одежду, облепившую чужое голое тело. Раны Мерика истекали кровью на кого-то другого. Чьи-то незнакомые мышцы напрягались, влача его к дальнему пирсу.
Ноэль превратилась в гулкий панцирь без содержимого.