- Может, это не она, а ее друзья-отступники? – предположил храмовник. – А монна Хоук просто спросила у Владычицы Церкви про этот план. Он, кажется, ей не понравился.
- Потому что этот идиотский план не мог понравиться никому, кроме покойного Алрика, - фыркнул рыцарь-капитан. – Паксли, ты уверен, что ничего не путаешь?
- Нет, сер. Ее Милость точно говорила об этом. Ее обеспокоило, что монна Хоук вообще знает об этом плане.
- Тут я с ней вполне согласен. Это дело храмовников и Церкви, и за пределами Круга никто не должен был об этом знать.
- Вот и я так думаю, сер. Рыцарь-командор очень разозлилась, сказала, что никто не должен ничего знать, и пригрозила найти монну Хоук и разобраться с ней. Но тут за монну вступился принц Себастьян – ну, вы знаете его, да? – Каллен быстро кивнул. – И он сказал, что монна Хоук не может иметь никакого отношения к заговору отступников, потому что она разорвала все отношения со своим другом, якобы состоявшим в группе заговорщиков.
- Каким еще другом?
- Да вы его знаете, сер. Андерс. Помните, который еще двадцать раз из Круга убегал?
- Не двадцать, а семь, - строго поправил его Каллен и уточнил: - Выходит, она больше не защищает Андерса? Мы можем его поймать?
- Не знаю, сер. Принц ничего об этом не упомянул. Все, что он сказал, - то, что монна Хоук больше этого Андерса знать не желает. Принц это лично слышал и готов в этом поклясться.
- Ну, это неплохая новость, - удовлетворенно кивнул Каллен. – Признаться, я давно хочу поймать Андерса так, чтобы он уже не сбежал. Я его помню еще по ферелденскому Кругу. Тот еще проныра. Было бы неплохо наконец посадить его под замок… Тебе еще есть что доложить?
- Мойра спрашивает, докладывать ли рыцарю-командору о том, что произошло с Эмериком.
Каллен задумался. Наконец он медленно проговорил:
- Пока… пока не стоит. Она в последнее время очень легко впадает в ярость, так что лучше ее пока не мучить плохими новостями. Если она узнает о том, как погиб Эмерик, это ее наверняка разозлит. Я лучше сам обо всем сообщу… чуть позже.
- Как скажете, рыцарь-капитан.
- Свободен.
Паксли послушно удалился, а Каллен застыл на месте с непроницаемым выражением лица. Со стороны казалось, что это не он только что узнал весьма волнующие новости. «Да он здорово научился собой владеть, - с невольным уважением подумал Сурана. – Интересно, как и где он этому научился?»
И не менее интересно ему было узнать, кто такой Эмерик. Того храмовника, который был убит в Казематах, звали, похоже, все-таки Алрик. А кто тогда Эмерик? И при каких обстоятельствах он был убит? Не магией крови же? Любопытные же, однако, дела творятся у них в ордене: то одного храмовника неизвестные убивают прямо в Казематах, то другого…
Эльф пошатался по внутреннему двору еще немного, стараясь одновременно держаться подальше и от храмовников, и от тевинтерских статуй (что внушало ему больший страх, он и сам не мог определить), но больше ничего интересного не увидел и не услышал. Зато на обратном пути, в умиротворяющей его атмосфере толкотни и грязной ругани, у Адвена было достаточно времени обдумать подслушанный им разговор.
В том, что у Хоук хватило глупости убить храмовника на его же территории и потом радостно доложить об этом Эльтине, эльф сомневался. Ферелденка, хотя и не была семи пядей во лбу, действовала подчас очень разумно и аккуратно – очевидно, набралась житейского опыта в ходе многочисленных попыток решить проблемы Киркволла. С другой стороны – не это ли убийство послужило предлогом ссоры Агнес и Андерса? В таком случае, скорее всего, смерть Алрика была делом рук целителя, а Хоук оказалась лишь свидетелем – потому-то, вероятно, Себастьян и попытался ее выгородить. Щедрый жест с его стороны, стоит заметить: слову принца, пусть и находящегося в изгнании, всегда поверят и придадут большой вес. Однако зачем тогда ферелденке так рисковать и спрашивать об этом плане у самой Владычицы Церкви? Если, конечно, Эльтина не соврала и Агнес действительно спрашивала ее об этом…
Сурана был вынужден признать, что ситуация запутывается еще больше. Так или иначе, был брошен новый камень и в огород магов (один или два храмовника убиты руками отступников), и в огород храмовников (существовал некий план всеобщего Усмирения, который вызывал отторжение даже у храмовников высокого ранга). Причем со стороны такой точный, мастерский удар в обе стороны казался отнюдь не случайным. «Все происходящее, пусть оно и ужасно по сути своей, кому-то выгодно, - заключил эльф. – Вот только кому? Церкви? Магам? Храмовникам? На кунари, пожалуй, я бы не ставил, хотя кто его знает. Или это такие изощренные интриги местной аристократии, у которой есть связи в Круге магов?.. Создатель, да это хуже, чем Игра в Орлее!»
Адвен прибыл обратно в порт, когда уже стемнело. Ведомый каким-то смутным порывом, он поднялся в Верхний город и направился в Церковь. Ему захотелось повнимательнее вглядеться в ее служителей – и заодно попросить помощи у Создателя. Потому что в одиночку справиться с этим делом было решительно невозможно.
Темное нутро Церкви, освещенное горсткой свечей, выглядело довольно зловеще. У подножия огромной позолоченной – или золотой, кто ее знает – статуи Андрасте стояла какая-то церковница и азартно пела куплет из «Погребальных песен». Сурана, прислушавшись, узнал ее голос – он принадлежал той женщине, которая была в том потайном «лириумном» ходе вместе с храмовником Варнеллом. Эльф решил подойти поближе и всмотреться в ее лицо.
Женщина была довольно привлекательной для человека: красивое бледное лицо, ясные и холодные серые глаза, темные губы и коротко обрезанные светлые волосы. На ее лице была печать благородства – очевидно, до службы в Церкви она была девицей из знатного рода. Адвен не без удивления отметил, что церковница внешне похожа на Феликса. Разве что голоса у них были совершенно разные: Амелл говорил мягким, «чарующим» баритоном, а у этой женщины голос был звонкий, музыкальный, но холодноватый. Впрочем, для «Песни Света» он подходил идеально. Сурана не сразу поймал себя на том, что слушает пение церковницы, увлеченный ее манерой, уже больше часа. Смутившись и наконец отойдя от нее, эльф принялся рассматривать прихожан, немногочисленных в столь поздний час. В основном это были знатные дамы, демонстрирующие свое почтение Церкви, но среди них вдруг резко выделилась стриженая седая макушка. Адвен с подозрением приблизился к ней поближе и увидел, что в мало освещенном свечами углу – нет, ему не показалось! – стоит Фенрис. Эльф крепко-накрепко сцепил пальцы рук в замок и смотрел на статую Андрасте с такой болью, что Сурана впервые в жизни испытал к нему сочувствие. Подобравшись чуть поближе, он услышал, что Фенрис обращается к Создателю – но молитвы в его устах звучали медленно и глухо, словно он заранее не верил в их силу. Потом смуглый эльф надолго замолчал, устремив невидящий взгляд на пламя свечей. Затем Адвен услышал хрипловатые слова, надолго врезавшиеся ему в память:
- Создатель, смилуйся над ее душой. И прекрати издеваться над Хоук. Пожалуйста.
Взглянув на образ Создателя в последний раз, Фенрис резко развернулся и ушел из Церкви. Сурана с некоторой робостью встал на его место, чувствуя еле ощутимое дуновение лириума. Молитвенно сложив ладони, эльф закрыл глаза и обратился к Создателю – но мысленно, не повторяя чужих ошибок.
«Благословенны те, кто встает против зла и скверны и не отступает. Благословенны хранители мира, защитники справедливости. Благословенны праведные, свет во тьме. В их крови начертана воля Создателя*… Я не смею надеяться быть праведным, Создатель. Но я хочу понять, что творится в этом городе. Узнать правду. Защитить других от несправедливости. Сохранить мир, если это возможно. Создатель… защити этот город. Благослови и защити Ферелден. Благослови и защити моих родителей, если они все еще живы. Благослови и защити Феликса, ибо в его руках – судьба всего нашего ордена в Ферелдене. Благослови и защити Натаниэля, ибо он достоин лучшей жизни. Благослови и защити Сигрун, хоть она в тебя и не верит… Благослови и защити всех эльфов в эльфинажах, ибо Ты – единственная их надежда…»