«Создатель. Я ее люблю. Не просто привязался, не просто испытываю влечение, а действительно люблю. Страшное чувство. Никогда раньше такого не испытывал – никогда и ни к кому…»
Наверное, Амелл бы сейчас долго смеялся, покровительственно хлопал его по плечу и говорил что-то вроде: «Ничего, это дело наживное». Хотя вряд ли. Судя по рассказам Натаниэля и последнему разговору с Феликсом, он вообще утратил чувство юмора. Вместе с чувством меры.
«Все пошло совсем не так, как я планировал. Вообще не так. Я всего-то и должен был, что найти Андерса и доставить его обратно – а вместо этого начал расследование, чуть не умер, упустил возможность спасти двух лучших друзей, потратил все деньги и влюбился. Я не только Сигрун забыл, я и свой долг Серого Стража умудрился забыть. Дух хоть и зануден, а все-таки прав. Дурак я. Безответственный и безвольный дурак».
Заснуть Суране, конечно, не удалось. Мысли об Эллане приутихли, зато другие, куда как менее радостные, заполонили его мозг.
Оставалось надеяться, что Лелиана не врала и что круги под глазами действительно придают эльфу особый шарм.
========== Тайное становится явным ==========
Читая найденный дневник, Сурана мысленно благодарил его бывшую обладательницу. Довольно скоро он выяснил, кому принадлежит дневник – из многочисленных намеков следовало, что это преподобная мать Петрис. Записи она, конечно, вела не с целью помочь неизвестной ищейке: изложенные факты изрядно дополнялись подозрениями и самооправданиями. Впрочем, чтиво оказалось довольно захватывающим: Петрис могла бы составить серьезную конкуренцию какому-нибудь орлесианскому автору, дающему разного рода советы по проникновению в высшее общество или преступный мир – что, по сути, для Орлея не так уж сильно различалось.
Покойная церковница была родом из именитой дворянской семьи Киркволла, что многократно упоминалось и намеками, и прямым текстом. Некоторые обороты и выражения до боли напоминали речь Амелла, такого же незадачливого отпрыска знатного рода, которому так и не довелось самому побыть знатным человеком. Петрис еще на первых страницах дневника признавалась, что хотела найти в Церкви утешение – но киркволльская Церковь была для этого неподходящим местом. Зато молодой церковнице, обладавшей холодным и цепким умом, подвернулась возможность «проявить себя». Владычица Церкви Эльтина посвятила ее в кое-какие свои дела, которые никак нельзя было назвать благочестивыми: женщина, подмявшая под себя весь юг Вольной Марки, ничем не брезговала ради получения лишнего дохода, имела (анонимно, разумеется) связи с гномьей Хартией и помогала поставлять на черный рынок некоторые запрещенные товары, в том числе лириум. На «своих» храмовниках и магах Эльтина экономила, снабжая их куда меньшим количеством волшебного минерала, чем следовало бы, и вынуждая обитателей Казематов покупать полагающийся им лириум, да еще и по завышенной цене. Петрис быстро освоилась в этих делах, став едва ли не правой рукой Владычицы Церкви, но ее не мог не интересовать вопрос, зачем Эльтине нужны такие деньги. Ее Преподобие никогда не говорила об этом, да и каких-то особенно дорогих покупок вроде поместий или, чем демоны не шутят, тевинтерских рабов Петрис за ней не припоминала. Молодая церковница подозревала, что Эльтина подкупает наместника, но, опять же, все деньги на это уходить не могли. Мередит и Орсино и без того были подчинены Церкви и ее Владычице лично: вспоминая о них, Эльтина недобро усмехалась и говорила: «У каждого из них есть кое-что, о чем они были бы рады умолчать». Наместник Думар лишь номинально стоял во главе вольного города: подлинная власть принадлежала Церкви – и в некоторой степени ордену храмовников, ее цепному псу. Петрис, с одной стороны, была рада участвовать в этих интригах, наслаждалась ими и не без удовольствия выполняла скользкие поручения Владычицы, но ее не мог не беспокоить вопрос: чего ради все это затевается, если деньги, по-видимому, остаются в руках Эльтины?
Эльф не мог удержаться от улыбки, когда на страницах дневника Петрис проскальзывали мысли, очень похожие на его собственные. Пытливый ум молодой церковницы не мог остановиться на достигнутом: ему требовалось найти ответ на вопрос, пусть даже для этого пришлось бы приложить немалые усилия. Доверившись Варнеллу – храмовнику, с которым, судя по всему, ее связывали очень близкие отношения, Петрис начала осторожно прощупывать почву, аккуратно опрашивая вовлеченных в махинации Эльтины церковниц и внимательно следя за всем, что происходило в Церкви. Владычица Церкви однажды поймала ее на этом и неодобрительно заметила, что преподобная мать (Петрис к тому времени посвятили в сан) проявляет чересчур большое рвение. Однако молодая женщина была очень упряма – и Адвен мысленно благодарил ее за это. Потому что ей-таки удалось докопаться до правды, пусть и не без сопутствовавших этому потерь: в действительно запланированном конфликте с кунари погиб Варнелл, а самой Петрис полагалось «вызвать огонь на себя» и предстать перед судом. Молодая церковница допустила лишь одну ошибку – она потребовала себе денег за молчание. Поскольку вскоре после этого записи обрывались, нетрудно было предположить, что смерть преподобной матери в Церкви была отнюдь не случайна.
В дневнике Петрис всплывало много интересных подробностей, касавшихся кунари, наместника, храмовников и всего прочего – церковница, как и Сурана, была жадна до знаний. Однако ценнее всего, конечно, было самое главное ее открытие, ничуть не противоречившее наблюдениям и подозрениям эльфа. То самое открытие, которого он ждал…
- Леталлин!
Адвен резко повернул голову к двери, услышав знакомый голос. Мерриль еле держалась на ногах и привалилась бы к дверному косяку, если бы ее не поддерживала Эллана: она-то, собственно, и окликнула его. При виде сразу двух долиек Сурана чуть вздрогнул, но все же поспешил вскочить и подбежать к вошедшим.
- Что случилось?
«Зачем я спросил? Ничего хорошего, это и так видно». Лицо Мерриль опухло от слез, руки и губы дрожали.
- Хоть для чего-то пригодятся эти двери и стены, - пробормотала Эллана, осторожно заводя соседку внутрь. Магесса не сопротивлялась и спокойно позволила усадить себя на кровать. Адвен строгим шепотом поинтересовался у подруги:
- Ты ее знаешь?
- Я ее увидела, когда она шла домой. Долийка в эльфинаже, кроме меня, всего одна. И с ней явно что-то страшное произошло. Может, это как-то связано с Маретари?
- Да почти наверняка, - буркнул маг, уже успевший заметить свежие порезы на запястьях Мерриль. Он сразу предупредил соседку об опасности, исходящей от ее бывшей Хранительницы, но долийка ему не поверила и даже обиделась на его слова: от нее пару дней не было ни слуху ни духу. И вот теперь она возвращается, почти не реагируя ни на что вокруг…
- Успокой ее, если получится, - пробормотала Эллана, слегка похлопав его по руке. Сурана кивнул и присел на кровать рядом с магессой, осторожно интересуясь:
- Мерриль? Ты как?
- Тель гарас соласан… – прошептала долийка, невидящими глазами уставившись в пол. Адвен вопросительно посмотрел на Эллану, не преминув раздраженно подумать: «Такое чувство, как будто все эльфы должны понимать ваш полумертвый язык!»
- Гордость… – Эллана, кажется, тоже затруднялась с переводом. – «Не ходи в обитель гордости…» – если я правильно понимаю…
- Эмма мелана сур…
Сурану передернуло.
- Это что, тоже ваше долийское ругательство? – крикнул он и получил ощутимый тычок в бок. Мерриль, впрочем, никак на его слова не отреагировала.
- Это значит «мое время пришло», - осуждающе проговорила Эллана и добавила тише и строже: - Прояви уважение хоть сейчас!
«Выходит, кличка, которой меня называли всю жизнь, долийская. Замечательно. Лучше и быть не может».
- Мерриль… – Маг взял ее руку в свои ладони и заодно залечил рану на запястье долийки. – Попробуй успокоиться и рассказать, что произошло… Желательно так, чтобы я понял, о чем речь.