Любой голем состоит из двух отдельно изготавливаемых частей: энцефа, который можно назвать мозгом, и всего остального. Обычно считается, что самая трудная задача для мага — создание качественного энцефа, способного управлять телом и правильно реагировать на изменение обстановки. Маги стремятся предохранить энцеф от повреждений и для этого прибегают к различным методам, в том числе прячут его в глубине тела голема.
— Уничтожить, — я повернулся к Рупрехту и кивнул на канаву.
Десятник слез с лошади, вытащил меч из ножен и несколько раз воткнул его в грудь поверженного голема. Когда Рупрехт замахивался, седеющая борода выглядывала из-под шлема. После пятого-шестого удара голем затих.
— Зачем же? — в голосе магички мелькнула злость. — Я могла бы достать энцеф. Он бы еще пригодился.
Я не стал отвечать, а развернул лошадь по направлению к замку. Вероятно, это доконало девицу.
— Барон! — завопила она мне в спину. — Вы самый грубый и невоспитанный невежда из всех, кого я знаю! Пусть я у вас в плену, но как вы смеете так обращаться со мной?! Я — младший магистр гильдии Искателей! В моих жилах течет кровь графов! Я не знаю, кто вы и откуда, о вас ходят разные слухи, но я требую соответствующего обращения, приличествующего моему статусу!
Я изумленно обернулся. Прежде бледные щеки магички раскраснелись, глаза метали молнии. Положительно, гнев пошел на пользу ее красоте.
— Дорогуша, — я начал вполне примирительно, — не нужно волноваться. Что случилось? Разве с тобой плохо обращаются? Тебя кто-нибудь обидел? Я гарантирую, что если ты будешь вести себя, как подобает пленнице, то с твоей головы не упадет даже волос. Ты под моей опекой до самого обмена.
— Я не дорогуша, — алые губы изогнулись, издав что-то вроде шипения. — Я — Виолетта из рода Иштеров. И я привыкла к тому, что мужчины оказывают мне любезности. Интересуются моим именем, не грубят и не поворачиваются спиной, когда я с ними говорю!
Дамские истерики мне были совсем уж ни к чему, и я пожал плечами:
— Хорошо, пусть будет Виолетта. Только успокойся. Никер, займись, пожалуйста, дамочкой. Она расстроена.
— Дамочкой?! — взревела девица.
— Я — Никер из рода Кустерпсов. Третий сын виконта. Миледи, заверяю вас, вы в надежных руках, в полной безопасности…
Голос поэта звучал успокаивающе, и я поехал к замку, стараясь не прислушиваться к крикам за моей спиной. Это была еще одна странность местного общества, которая не укладывалась у меня в голове. Если человека не убили, а взяли в плен, то он, с моей точки зрения, должен вести себя тихо, спокойно ждать обмен или выкуп и радоваться тому, что выжил. Зачем скандалить и качать какие-то права, которых, кстати сказать, у пленного вовсе нет? Я ведь могу сделать с пленником все, что угодно, даже казнить, и никто мне ни слова не скажет. Однако, исходя из моего предыдущего опыта и рассказов Никера, родовитый пленник будет непременно скандалить, если что не так. Например, если он приговорен к казни, то станет требовать, чтобы его казнили непременно через отрубание головы и никак иначе. Причем в момент казни к нему надо обращаться строго по титулу. Я так и вижу эту картину: вот стоит человек перед лицом палача, готовится проститься с жизнью, а сам бдительно следит за тем, как к нему обращаются, вместо того чтобы напоследок подумать о чем-то значительном, подытожить как-то свой путь. Мне трудно привыкнуть к формальностям, которые я считаю неважными и нелепыми. Да и привыкать к ним не особенно хочется.
Глава 5
В подвал моего замка никогда не проникали солнечные лучи. Здесь обычно царила полутьма: шарообразные светляки, сооруженные дядюшкой Вилли, создавали довольно уютный желто-зеленоватый свет. Когда я садился за большой рабочий стол, то зажигал несколько подсвечников, чтобы улучшить освещенность. Оранжевый свет свечей разгонял зеленое мерцание и помогал глазам сосредоточиться на мелких деталях. Но все равно каждый раз, когда я принимался за изготовление големов, мое сердце сжимала печаль — я скучал по электричеству.
Если создаешь голема, то нужен полный контроль над своими мыслями. Хила отслеживает даже малейший перепад настроения, не говоря уже об идеях, самопроизвольно возникающих в голове. Никаких лишних идей быть не должно!
Я положил перед собой кусок глины и постарался расслабиться. Дядя Вилли не показывался, но, очевидно, наблюдал за моими действиями. Я мысленно обратился к мешочку с хилой на груди и получил привычный ответ: теплая волна скользнула по моей коже. Все готово.
Я подтащил глину поближе и представил щенка — небольшого, с отвислыми ушами и коричневой шерстью. Хила помедлила несколько секунд и принялась за работу. Наблюдать, как кусок глины становится плотью — зрелище не для впечатлительных особ. Сначала хила превращает материал в однородную живую массу, из которой потом формируются кости, мышцы и все остальное, кроме энцефа. Причем нужно продумать заранее, где он будет располагаться.