— Возможно… сюда… заходила одна особа, — высокомерно произнес фермер. — Я бы хотел обыскать коттедж.
— Вам придется поверить мне на слово. Я не могу позволить вам обыскивать коттедж!
Гриффит Талларн шагнул вперед. Джулиан, положив руку на дверной косяк, преградил ему путь.
Гневно сверкнув глазами, Гриффит Талларн поднял руку. Джулиан, шагнув, прикрыл дверь.
— Ударив меня, вы ничего не добьетесь, мистер Талларн, — сдержанно произнес он.
Мужчины долго смотрели друг на друга. В конце концов Гриффит Талларн отвернулся.
— Если увидите девицу… мою дочь… — пробормотал он и замолчал.
Джулиан следил, как он исчез во рве, а затем снова появился на другой стороне. Только когда Гриффит окончательно скрылся из вида, молодой человек прошел к задней двери коттеджа и тихо свистнул.
Он почувствовал какое-то странное облегчение, когда Нона вылезла из папоротника в некотором отдалении от дома, и обрадовался, что на этот раз она не убежала. Вспомнив ожесточенное выражение лица Гриффита Талларна, Джулиан осознал себя защитником девушки. Он хотел протянуть ей руку, но сдержался, вспомнив, как она уже пару раз вздрагивала от его прикосновения. А если она останется в коттедже, важно не потревожить ее.
Нона прошла за ним в дверь и огляделась.
— Он ушел? — спросила она с тревогой в голосе.
Джулиан кивнул.
— По-моему, он вас не видел, — добавил он. — Кажется, он просто хотел убедиться, что вас здесь нет. Хорошо, что отослал собаку домой. Пес бы вас нашел без труда.
Она кивнула, затем выглянула в окно.
— Вечером, — вдруг сказала она, — когда вы зажигаете лампу, сюда может заглянуть любой. На окнах нет занавесок!
Джулиан подошел к платяному шкафу, достал из ящика кусок камчатной ткани и протянул его Ноне.
— Сейчас дам вам иголку с ниткой, — сказал он. — На окне есть палка для занавесок… правда старая… кольца и тому подобное.
Некоторое время спустя он оторвался от книги и увидел, что Нона усердно делает стежок за стежком. Может быть, Ханна чему-то и научила ее, но только не шитью. Он тайком наблюдал за ней. Длинная коса, упавшая на плечо, тонкая линия шеи, густые темные ресницы.
В течение следующих нескольких дней жизнь в Крейглас-коттедже вошла в установленное русло. Джулиан привыкал к присутствию Ноны. Она была скорее подавлена, нежели спокойна. Иногда он замечал, как у нее на лице мелькает улыбка, а глаза загораются неудержимым весельем при виде проказ Сэмми. Джулиан был уверен, что Нона веселая, а вовсе не угрюмая, какой представляется под маской замкнутости, которую иногда она сбрасывает. В то время как Джулиан приносил дрова, воду из колодца и молоко, которое Гвион оставлял, Нона убирала, готовила и стирала. Ночью она нередко убегала, отказываясь от его общества.
— Я всегда доберусь до дома, а так я чувствую себя узницей. Мне же нельзя выходить днем!
Все же в некотором смысле он находил ее странной и загадочной.
— Как вам удается отыскать дорогу в темноте? — спросил он Нону однажды вечером, когда, девушка вернулась с растрепанными от ветра волосами и слегка порозовевшая от горного воздуха. Джулиан тревожился, чтобы она не скатилась в пропасть или не соскользнула в трясину.
Нона покачала головой и улыбнулась. Она ничего не скажет о шестом чувстве, которое помогает ей ориентироваться.
Джулиан бывал озадачен, когда она просила объяснить совершенно очевидное слово или фразу, а в следующий момент без остановки цитировала Шекспира.
— Как я буду счастлив, когда сдам выпускные экзамены, — воскликнул он однажды вечером, убирая книгу со стола.
— Экзамены, что это такое? — спросила девушка.
Он объяснил и добавил, что ей следовало бы вернуться в школу.
— Я никогда не ходила в школу, — с ноткой высокомерия в голосе заявила она.
— Да что вы? — Джулиан вопросительно посмотрел на нее.
— Читать и писать меня научили родители, а позже… год или два… я ходила к приходскому священнику и заснималась у учителя вместе с его сыновьями. Когда они пошли в школу, у меня не осталось ничего кроме книг, огромного количества книг, которые я перечитываю снова и снова, Шекспир, Теннисон… сестры Бронте… множество романов. Моя бабушка их любила.
— Вот как? — произнес Джулиан.
Он задумался над ее односторонним образованием. Чтение… одиночество… горы. Неудивительно, что она не такая, как все, а загадочная: Кора в основном интересуется нарядами и балами. При одной мысли о том, чтобы забраться на гору, ее охватывает страх. Ему пришло в голову, что, если не считать поверхностных бесед, он не так уж много разговаривал с Корой.