— А причём здесь линдри, — недоумевал Фиримин, — и маленький землянин?
— Он таковым лишь выглядит, — улыбнулся Егор. — Тебе ли не знать?
Фиримин присмотрелся к младенцу… Тонкая синяя, немного размытая линия проходила через подбородок, нос и лоб малыша, разделяя лицо как бы на две половинки, и терялась в золотистом пушке на макушке… Знак новорожденного линдри. Исчезнет, когда ребёнку исполнится цикл, а через много лет снова появится, предупреждая о первом окукливании.
— И то верно. Чего это землянину делать в линдрийском коконе.
— Чем-то запахло, — скривился Хрусталёв. — Фу-у!
— Им? — шакрен указал на младенца.
— Едва ли, — Егор присел на корточки рядом с миди-кипом. — Ребятёнок же в ана-подгузнике… Хотя… Чем это его намазали?
Инженер пристально изучил ребёнка, покрытого слоем пахучей мази — какого-то питательного субстрата. И сладковатый запах постепенно расползался по трюму. А к тельцу младенца крепились присоски, подведённые трубчатыми волокнами…
— Похоже, мальца порядочно оснастили.
Фиримин присел рядом, притерпевшись к запаху.
— И кто ты у нас? — Егор протянул руку, но вдруг заколебался. — Знаешь, Фир, думаю, не стоит трогать ана-подгузник. И так видно, что мальчик, вроде бы…
Шакрен только пожал плечами. Ему не нравилось, когда сокращали его имя.
— Или нет… Но, кажись, таки парень… А ты в этом понимаешь?
— Ясно одно — оно не вея, — Фиримин еле сдержал улыбку. — Я уверен. Поскольку сам родитель.
— Вот так? Гм… Раз опыт размножения у тебя имеется… — задумчиво протянул инженер. — Неужто разбираешься и в последствиях?
— Немного… Когда заканчивается период кормления, сари-шак передают старшему рода.
— Но это — линдри и, вероятно, мальчик… Постой! У него тут голо-метрика!
Востроглазый Егор заприметил треугольную коробочку на предплечье ребёнка и осторожно её коснулся. Над колыбелькой миди-кипа возникла голограмма. Значки, символы, буквы… И поскольку учёные регулярно прививались сывороткой перевода, то без труда прочли:
— «РуМаартан».
— Так его зовут? — неуверенно предположил шакрен.
— Да, по ходу это имя, — подтвердил землянин. — Почти как Мартин, по-нашему. И точно мальчик!
— Здесь ещё цифры, — отметил Фиримин.
— Дата. И не сегодняшняя. Скорей всего… Дата рождения! Ему не больше фазы. Довольно крепкий на вид!.. Имя, дата… Это всё-таки хорошо, но…
— В каком смысле? — шакрен недоумённо приподнял брови, исказив налобный узор.
«Что хорошего в потере ребёнка?»
— Ну, в том, что когда-нибудь его родители, захотят найти отпрыска… А больше никаких данных, — рассуждал инженер. — Совсем никаких сведений… То есть, они не рассчитывают, что ребёнок сам отыщет их.
— Что-то я не понял, — нахмурился Фиримин.
Егор задумчиво посмотрел на него и хлопнул себя ладонью по лбу:
— Так ты не в курсе?!
— О чём?
— Как ребёнок здесь очутился.
— Ни малейшей догадки. Сами собой в открытом космосе младенцы не растут. Даже в коконах. Могу лишь предположить, что корабль потерпел крушение и… — шакрен уставился на Хрусталёва. — Они не успели послать сигнал бедствия! Надо немедленно сообщить в агентство космических аварий! Вдруг его уже ищут…
— Так, понятно, — землянин рассмеялся и озадаченно покрутил головой. — Ты давно с гор спустился?
— Откуда?
— То бишь вышел из степей-городов или… Откуда вы там попадаете в бескрайний безжалостный мир? Во! Из Обители Шакрениона. По слухам она находится в горах.
— В горах лишь Дар Шакренар[2], - сдержанно уточнил Фиримин. — Остальные шестнадцать самдакиров[3] разбросаны по всей планете. Я, как потомственный исследователь, учился в предгорьях Хугрона и уже три оборота исследую космос.
— Разумеется, всё путём, — усмехнулся Егор, — но этому в Обители вас не учат…
— Чему? — удивился шакрен. — В Обители учат всему, существенно расширяя границы познания и тренируя ндаримов.
— Короче, — вздохнул инженер. — Я понял. В обычаи и нравы линдри вас не посвящают.
— Зачем? Чему хорошему они способны научить самрай-шак?
— Ого! Тогда плохому тебя буду учить я, — заулыбался землянин. — Видишь ли, мой шакренский… э-э… Брат, — тоном заядлого гуру продолжал он. — Ребёнок не потерялся. Просто мамашка с папашкой решили не заниматься его воспитанием. Они сочли, что дитё прекрасно обойдётся без них, и отправили его в независимый полёт…
— Как можно! — возмутился Фиримин, не дав инженеру договорить. — Это же беспомощный ребёнок! А они выбросили его, как…
— Не выбросили, — снисходительно поправил Егор, — а отправили искать счастья. Наверное, в другой семье ему будет лучше.
— Какая семья? Это жестокий космос! С опасной туманностью на задворках.
— Так уж? Рядом ведь Ролдон и станция. Смотри, — инженер приподнял крышку и показал дисплей на внутренней стороне. — В кипе запрограммированы координаты, и установлен авто-навигатор. Малыша элементарно подкинули.
— Какая разница?! — ярился шакрен. — Твари!
— Это линдри, — пояснил Егор. — Они по сути кукушки.
— Кто?
— Птицы такие, у нас на Земле. Занесены в Чёрную книгу. Подкидывают своих птенцов в чужие гнёзда. Так и линдри собственных чад. Не все конечно, но для них это типично — подбросить ребёнка другим, если не можешь или не хочешь его растить. Так что, у нас подкидыш…
Он изучил дисплей.
— Да, кип направлялся прямо на станцию. Его конструкция не приспособлена для вхождения в атмосферу. Да и ближайшая линдрийская общность на Ролдоне-2. Или же они рассчитывали, что какой-нибудь корабль возле станции подберёт кип, заметив огни.
— Куач[4]! — в сердцах выругался шакрен. — Дикость!
— Ой-ёй-ёй, — усмехнулся Хрусталёв и скептически поинтересовался:
— А кто воспитывает твоего малыша, пока ты исследуешь космические аномалии?
— Не путай квазар со звездой, — парировал Фиримин. — Я своего не бросал. Мой сари-шак в Гнезде. Я часто навещаю его. Таковы наши обычаи. Пока я исследую космос, о моём детёныше заботится старший родитель. Когда-нибудь я осяду, и буду также воспитывать потомство!
— Ладно-ладно, заботливый папаша. Не распаляйся. У линдри свои привычки.
— Всё равно не понимаю, — расстроено вымолвил самрай-шак. — Как она могла? Так долго вынашивала, ждала… И в космос!
— Это линдри-то?! — рассмеялся Егор. — Плодятся как кролики, и нету на них удавов. Раньше-то были гатраки, а теперь…
Фиримин помрачнел ещё больше, с жалостью поглядывая на ребёнка. Он знал, кто такие кролики и… удавы. Землянин лишь посмеивался.
— Возможно, это и дико. Для нас. Но, повторяю — таковы линдри… Вот как долго чарим-вей вынашивают потомство самрай-шак?
— В среднем пол оборота.
— Месяцев пять-шесть, — перевёл Хрусталёв. — А этим хватает полторы фазы, и всё — пирожок испёкся.
— Их пекут как пирожки? — шакрен решил, что бредит. Так частенько случалось во время разговоров с землянами. — Или кормят пирожками…
— Младенец готов, — расхохотался Егор. — Так у нас говорят. А по большому счёту, это и правда выглядит как пирожок…
— Как это?
— Линдри рождаются в коконе и развиваются в нём ещё фазу, пока он не раскроется. Как сейчас. А за это время родители прикидывают, нужен им ребёнок или нет… Будучи уверенные, что отпрыск адаптируется в любой среде и не особо переживая, нужны ли они ему. И тут-то они правы.
Инженер подмигнул спящему младенцу.
— Занятная получилась начинка у линдрийского пирожка.
— Безответственные и чёрствые твари, — непримиримо высказался Фиримин.
— Легкомысленные и вольнолюбивые приспособленцы, — возразил Егор. — Это же линдри… Смотри-ка, проснулся!
Младенец неожиданно открыл мутные со сна глазки, будто почувствовал, что говорят о нём. Настороженно и почти осмысленно посмотрел на учёных, склонившихся над его колыбелью.
4
Куач* — неприличное шакренское ругательство, непереводимое на другие языки, но выражающее крайнюю степень презрения.