Вами воспользовались, лучше вам взглянуть правде в глаза».
«Идите к черту!»
«Не верите — не надо. Ваше право. Мы можем так проспорить всю ночь. Но я же говорю, моя цель — помочь вам. Или помочь вам помочь вашему брату Кайлу, если так вам больше нравится. Надо отдать полисмену Боузу должное — не все, что он говорит, полная чушь. Кое-кто в Хьюстоне связан с торговлей препаратами долголетия, это факт. Торговля эта нелегальная, тоже факт. Но задайте себе вопрос, если раньше не задавали: так ли плохо то, чем они занимаются? Что дурного в том, чтобы прожить лет на тридцать-сорок дольше? Какое у властей право лишать нас такой возможности? Это, видите ли, мешает их социальному планированию…»
«Если вы пытаетесь что-то мне доказать…»
«Я побуждаю вас мыслить нестандартно, доктор Коул. Вы молоды, здоровы, вам марсианские снадобья ни к чему — и ладно. Но вы иначе запоете, когда начнет обвисать кожа, когда в жизни вам уже ничего не будет светить, только больничная койка да могила. Хорошо, до этого еще далеко. Но мало ли что? Скажем, вам поставят нехороший диагноз — не через много лет, а на следующей неделе: рак в четвертой стадии, против которого обычная медицина бессильна. Препарат жизни — это не только долголетие. Вы проживете дольше, потому что он у вас внутри, находит в организме поврежденные клетки, опухоли и все такое. Он излечит вас от рака. Вы по- прежнему за запрет этого препарата? Хотите обречь саму себя на смерть во имя какой-то „геномной безопасности“? Вы уж меня простите, но это уже полная ерунда!»
«Какое это имеет отношение к…»
«Повторяю, прямо сейчас это лечение вам без надобности. Допускаю, что вы такая упрямая и принципиальная, что лично вам оно вообще никогда не потребуется. Но напомню, это лечение, лечение того, что иначе не лечится — болезней тела и, кстати, мозга».
«Все это какой-то абсурд», — выдавила она едва слышно.
«Наоборот, я видел это собственными глазами».
«То, о чем вы говорите, преступление».
«Я говорю о пузырьке размером с ваш указательный палец, с бесцветной жидкостью внутри. Представьте, что она значила бы для Кайла. Вы забираете брата из „Лайв Оукс“ и даете ему препарат. Сначала лихорадка, но пройдет пара недель — и он будет как новенький, вся поврежденная мозговая ткань полностью восстановится, во всяком случае, к нему вернется нормальная жизнь. Подумайте о своей ответственности врача и сестры. Даже при самом лучшем лечении, приобретаемом за хорошие деньги, Кайл постепенно угасает, он и так уже наполовину мертв, а дальше станет еще хуже, сами знаете. Вы что, позволите ему уйти? Или сделаете одну простейшую вещь, которую другие делают каждый день из эгоистических соображений? Задайте себе этот вопрос. Это конкретное предложение. Тот пузырек, о котором я толкую, сейчас у меня в руке. Я могу доставить его вам анонимно и совершенно безопасно. Никто ничего не узнает, только вы да я. Вам придется сделать одно: перестать вмешиваться в дела доктора Конгрива. Встаньте завтра утром, поезжайте в приют, попросите у Конгрива прощения и подпишите отказ от участия в деле Оррина по причине конфликта интересов».
Несмотря на жару и на стекавший по ее щеке пот, Сандра похолодела. Занавески на окне трепал ветерок, в дальнем углу комнаты мигал в немой истерике телеэкран.
«Я не принесу Оррина в жертву».
«Какая еще жертва? Штат возьмет Оррина на свое попечение. Что в этом' страшного? Чисто, ежедневный уход, ночевкам на улице конец, по-моему, очень достойный результат. Или вы совершенно не доверяете той системе, в которой трудитесь? Если это такой уж плохой вариант, то, может, вам лучше заняться в жизни чем- то другим?»
Может, и нужно. Может, она уже сделала это. Может, ей вообще не следовало слушать незнакомца.
«Откуда я знаю, что вам можно верить?»
«Достаточно этого моего звонка вам. Пожалуйста, поймите, это никакая не угроза. Я просто пытаюсь заключить с вами сделку. Да, гарантий быть не может. Но нельзя ли рискнуть, когда на кону будущее вашего брата?»
«Вы — всего лишь голос в телефоне».
«Хорошо, сейчас я прекращу разговор. Мне не нужно ваше „да“ или „нет“, доктор Коул. Просто обдумайте ситуацию. Если вы изберете верный путь, то будете вознаграждены. Остановимся на этом».
«Но я…» — начала было она.
Бесполезно. Звонивший оборвал связь.
Она все пересказала Боузу, удивляясь своему спокойствию, хотя удивляться было, наверное, нечему — тому способствовали два бокала вина, которые она осушила, дожидаясь его. Ее мать, именно так поступавшая в напряженные моменты, говорила, что после двух бокалов ей «море по колено». Она взглянула на этикетку на бутылке калифорнийского вина и усмехнулась: оно называлось «Солнечное мелководье».