«Ещё напьётся со страху, что его выдерут!» подумал Пётр Петрович, с отвращением глядя на Силуянова.
На Семенчукова наскакивал весь красный Плотников:
– Вы не имели ни малейшего права укоризненно качать мне головой! – кричал он. – Да-с! Я никаких ваших нотаций не принимаю, и никто не давал вам права. Да-с. Здесь не школа, я не школьник, и вы не учитель. Я признаю ваше поведение в качестве председателя непарламентарным, нарушающим элементарные…
– Однако они лезут напористо! – говорил Семенчуков, кое-как отделавшись от Плотникова, подходя к Петру Петровичу и утирая пот со лба. – Штурм!
– Да! – грустно улыбнулся Кудрявцев. – И перережут они кого? Только нас!
В нём не было больше злобы. Он был просто весь разбит.
– Господа! – позвонил, наконец, Семенчуков, подходя к столу. – Объявляю совещание открытым.
Все заняли свои места.
– Приступим к практическим…
В эту минуту вбежал бледный, с перепуганным лицом лакей:
– Барин… Никифор Иванович… Полиция…
В зад вошёл участковый пристав, в полной форме, в новеньком с иголочки мундире, с сияющим кушаком, и поклонился так, что всякий околоточный надзиратель при виде этого поклона сказал бы:
– Корректно!
В публике запели.
XII
Пётр Петрович вернулся разбитый.
На утро, за чаем, жена протянула ему газету:
– Что за скверности пишут? С ума они, что ли…
Пётр Петрович прочёл:
«По независящим обстоятельствам мы не можем дать подробного отчёта о вчерашнем совещании, закончившемся быстро не по желанию участвовавших… Обсуждался вопрос об отношении к Государственной Думе. Из ораторов больше всех времени отнял у публики П. П. Кудрявцев. Чтоб передать полностью содержание его речей, достаточно будет сказать, что среди всех присутствовавших лучших представителей нашей интеллигенции г. Кудрявцев нашёл себе только одного сторонника и единомышленника в лице… известного содержателя бакалейных магазинов и ренсковых погребов, гласного думы, первой гильдии купца Силуянова… Sapienti sat[7]. Стоило быть столько лет Кудрявцевым для того, чтоб сделаться Силуяновым?! Вот уж истинно вспомнишь татарскую поговорку: „Какое большое было яйцо, и какая маленькая вывелась птичка!“»
– Репортёр – дурак, но факт верен.
Пётр Петрович помолчал и поднял на жену глаза.
Теперь только Анна Ивановна заметила, какой у него усталый-усталый взгляд.
– Как жаль, что война кончилась.
– Война?!
– Я поехал бы на войну в качестве какого-нибудь уполномоченного.
Анна Ивановна смотрела на больное лицо мужа с испугом, с тревогой:
– Что случилось? Ради Бога…
Он встал:
– После… потом… так…
И ушёл к себе.
В двенадцать часов Петру Петровичу подали письмо от Мамонова.
Семён Семёнович писал:
«Дорогой Пётр Петрович».
– Уже не «дорогой Пётр»! Ну, ну! «Будь добр прислать мне все мои черновики проектов, докладов, отчёты съездов и т. п. Тебе теперь эти бумаги больше не нужны, а мне понадобятся. Жму руку. Твой Семён Мамонов».
Пётр Петрович улыбнулся, с улыбкой собрал все мамоновские бумаги, с улыбкой написал:
«Милый Семён! При неудачах приятно видеть лица своих друзей. Ты показал мне пятки. Как жаль, что ты не производитель на твоём собственном конском заводе. От тебя вышла бы удивительно рысистая порода».
Затем он разорвал эту записку и сказал человеку, которому позвонил:
– Скажи, чтоб передали Семёну Семёновичу бумаги и сказали просто, что кланяются.
Затем вернул человека:
– Поклонов никаких передавать не нужно. Пусть просто передадут бумаги.
И только прибавил к деловым бумагам несколько интимных, дружеских писем Семёна Семёновича:
– Возьми.
Через три дня Пётр Петрович встретился с губернатором.
На лотерее-аллегри в пользу общества, где председательницей была жена Кудрявцева.
Губернатор шёл к нему, по обычаю «браво» откинув голову назад и несколько на бок, с рукой, протянутой ладонью вверх, с широкой, открытой, радушной и какой-то торжествующей улыбкой:
– Здравствуйте! Рад видеть вас после этого собрания, которое я принуждён был… Крайне сожалею, что прервал ваши речи. Крайне! Крайне! Очень рад, что вы этих господ Мирабо…
«Отставил!» с улыбкой подумал Пётр Петрович.
– А вашему превосходительству известно всё, в подробностях?
– Я всегда всё знаю. В мельчайших. Позвольте искренно, от души пожать вам руку. Поблагодарить и порадоваться…
– Меня тем более трогает одобрение вашего превосходительства, что оно ничем не заслужено. Никогда раньше…