Губернатор весело и дружески засмеялся:
– Кто старое помянет, тому глаз… Вы этих Мирабо…
– Во «Короле Лире» есть, ваше превосходительство, прекрасная фраза. Лир говорит: «И злая тварь милей пред тварью злейшей».
Губернатор насупился.
– Ну, зачем же вы себя… так?
И отошёл,
В кругу губернских дам и радостно, с подвизгиваньем, хихикавших остроумию начальника губернии чиновников он говорил:
– Это ничего! Он ещё к начальнической ласке не привык. Либерал был. Ещё дикий. У нас в кавалерии то же. Приведут необъезженную лошадь. Её по шее потреплешь, – она на дыбы. От ласки на дыбы, потом на ней верхом ездить можно. Объездится! Привыкнет к ласке начальства!
Чиновники и губернские дамы смеялись так, словно ежеминутно поздравляли себя с таким начальником губернии.
А Пётр Петрович вечером писал в своих записках «Чему свидетелем Господь меня поставил»:
«Покойного Н. К. Михайловского за то, что он подписал протест в иностранных газетах русских литераторов, позвали к министру фон Плеве.
Великий критик ждал „разноса“ и был готов к чему угодно.
Но фон Плеве встретил его приветливо.
– „Прежде всего должен вам сказать, что мы вам очень благодарны. Вы оказали большую услугу правительству. Вашей борьбой против марксистов“…
Сегодня я понял, что должен был чувствовать великий критик, слушая эту похвалу».
И, написав это, Пётр Петрович вскочил.
Кровь приливала у него к голове.
– Рано живого, живого ещё, господа, хоронить хотите!
Он весь дрожал. Он не мог разжать зубов. А кулаки сжимались так, что ногти с болью впились в тело.
XIII
– Смертный приговор, – сказал весело, со смехом, Пётр Петрович, через неделю, возвращаясь домой, – смертный приговор Аня!
Анна Ивановна постаралась улыбнуться.
– И приведён в исполнение: Антонида Ивановна Очкина при встрече со мной не ответила на поклон и отвернулась.
Антонида Ивановна Очкина говорила про себя:
– Наша губерния не вовсе отсталая. Есть передовые. Передовая – я и ещё несколько лиц.
Другие определили её так:
– Дети играют в крокет, и вдруг собачонка! Чёрт её знает, откуда вылетит и начинает гонять шары. Избави Боже, если Антонида Ивановна в серьёзный момент на игру прибежит.
Она была народницей, марксисткой, сторонницей стачек, противницей стачек.
Чаще всего от неё слышали:
– Милая! Как вы отстали!
Убеждения и кофточки она носила только:
– Самые последние!
И угнаться за нею никто не мог.
Она везде была первая.
Когда вспыхнула война, Антонида Ивановна закричала первой:
– Будем щипать корпию!
– Да корпии теперь никто не употребляет. Теперь – вата.
– Ну, тогда подрубать бельё. Это – наш долг.
Но она же вдруг объявила:
– Никакой помощи раненым оказывать не нужно.
И тоже добавила:
– Наш долг!
– Но почему? Почему?
– Как вы отстали! Протест против войны!
– Месяц тому назад она носилась по городу радостно, читая в газете о каждом избиении:
– Чем хуже, тем лучше! Чем хуже, тем лучше!
Она говорила захлёбываясь:
– Читали, как избили?! Бойня, настоящая бойня!
– Ужас! Чему вы?
– Ах, Боже мой! Радуйтесь! Радуйтесь! Чем хуже, тем лучше!
Теперь она носилась по городу с равноправием женщин.
И страшно удивлялась, что никого из местных инициаторш движения не могла застать дома.
– Скажите мне, где подписать адрес? Где адрес? У кого адрес?
Адрес ходил по рукам, но когда к кому-нибудь из местных. интеллигентных женщин, затеявших этот адрес, подкатывала коляска Антониды Ивановны, в, доме поднималась суета:
– Скажите, что нет дома! Что все уехали!
И в доме молчали и старались не дышать, пока Антонида Ивановна, задыхаясь, говорила горничной:
– Скажите, что приезжала г-жа Очкина, чтоб подписаться под адресом! Ищут, мол, где адрес! Поняли? Очкина под адресом! Очкина под адресом!
На совещании она не была, о чём «даже плакали»!
Не приняла в нём участия:
– Всей душой! Всей душой!
Гордею Чернову написала письмо:
«Г. Гордей Чернов! Будьте добры ответить мне, каких вы держитесь убеждений:
а) о Боге и о религиях вообще;
б) о первоначальном воспитании народных масс;
в) о применимости болгарской конституции к России;
г) о женской равноправности и вообще о роли женщины в будущей истории.
По выяснении этих кардинальных вопросов я попрошу вас возложить меня на алтарь борьбы».
При встрече с Петром Петровичем она сочла своим долгом не ответить и отвернулась.
– Гильотинирован!
Анна Ивановна вскочила с места:
– Публично? Я удивляюсь, как ты можешь смеяться. Как можно так относиться? Ох, как же она смела?! Я сейчас же заеду к ней…