— Федя, сходи с дядькой Игнатом к его дочери и попроси ее сейчас же прийти сюда, — распорядился командир.
Подождав, пока оба выйдут, Володя спросил у Анатолия:
— Ты не интересовался у старика, после вас тут были какие-нибудь партизаны?
— Говорил, никого не было.
— И немцы больше не приходили «сдаваться». Вот, братцы, что я думаю: сегодня мы тоже проведем наблюдение с кладбища, а ночевать будем в поле. Чтобы с рассвета можно было увидеть, кто, куда и откуда идет. Короче, все движение по деревне.
Мимо окна промелькнули три тени, и партизаны умолкли. Первой вошла в избу женщина и поздоровалась, остановившись у порога.
— Проходите, садитесь, — предложил Володя.
— Да здесь столько хлопцев…
— Вы же всех знаете. А я вспомнил вас: когда-то вы были у нас на вечеринке.
— Я вас тоже припоминаю, хотя вы, между прочим, очень изменились.
— Сколько времени с той поры прошло!
— Да… На моего мужа стали похожи…
— Военной формой? Но ваш муж был лейтенантом. Простите, не знаю вашего имени.
— Лора.
— Лариса Игнатьевна Приходько? Прошу к столу.
На этот раз женщина подчинилась.
— Пригласили вас, — продолжал командир, — чтобы узнать, кто вам в тот раз сказал, что у отца находятся партизаны.
— Не помню. Когда пришли немцы, нас, женщин, сразу много собралось.
— И что же дальше?
— Кто-то сказал, чтобы я сходила к отцу и сообщила, что немцы хотят сдаться в плен. Я отказалась: мол, никаких партизан у отца нет.
— Но вы-то знали, что они есть?
— Меня заверили в этом…
— Кто заверил? Кто именно?
— Не помню…
Володя задумался. И тут сердито вмешался Анатолий:
— Она знала всех, кто там был! Пускай назовет, и я сразу приведу их сюда!
— Да, — кивнул головой Володя, — назовите. Или тоже не помните?
— Мне велели не говорить, а почему, не знаю.
— Кто велел? Немцы?
— Нет.
— Женщины?
— И они…
— А кто самый первый? Был же такой?
— Священник, — чуть слышно произнесла Лариса Игнатьевна. — Он спас деревню, и его все слушаются. Если б знала, что так получится, сама предупредила бы партизан об опасности.
— Почему же не хотели признаться в этом?
— Если с попом что-нибудь случится, мне от старух-соседок житья не будет. Убитого партизана все равно не вернешь.
— А вы не подумали, сколько людей может еще погибнуть из-за него?
— Надеялась, что на такую приманку партизаны больше не попадутся…
— Допустим, вы говорите правду. Но понимаете ли, что ваше молчание могло привести сегодня к гибели всех нас? Волей-неволей вы помогли врагу, а это уже преступление!
— Если б узнала, что вы здесь, предложила бы не оставаться в деревне на ночь.
— И сказали бы, кого нужно опасаться?
— Возможно, конкретно и не сказала бы, но что опасность…
— Ладно, — перебил командир, — только напоследок я вам вот что скажу: жена советского офицера так, как вы, относиться к своим не должна. Если подозреваете кого-нибудь в предательстве, сообщите нам, мы разберемся. Можете идти.
— Только не говорите, что узнали от меня, — напоследок попросила женщина. — За это и мою семью расстреляют.
Подождав, пока она выйдет, Пылила вскочил и сжал кулаки:
— Пойду и разнесу на куски волосатого черта!
— И мы с тобой! — горячо поддержали его некоторые хлопцы.
— Так-таки и разнесете? Ну-ну… Нагрянут гитлеровцы, сожгут деревню и людей перестреляют.
— Значит, оставить его в живых? — наступал Павел.
— Зачем? Нужно предателя на новом преступном действии поймать, тогда и рассчитаться. Мой отец всегда упрекал мать, если она начинала бить кота за то, что тот накануне слизал сметану. Поймай на месте преступления, тогда и наказывай. И у нас так: накроем попа на предательстве — получай по заслугам! Побываем на кладбище, повертимся возле поповского дома и пойдем, но не в поле, а на жлобинскую дорогу. Ведь поп с доносом обязательно поедет по ней. Пропустим, пускай сообщит. А на обратном пути устроим ему панихиду. Тем более что вместе с немцами возвращаться не посмеет. Вот и пускай сами подбирают своего лизоблюда. Да еще и мину возле него пристроим. Верно я говорю, дядька Игнат? Ты чего такой хмурый?
— Стыдно за дочь. Дура, попу поверила. Правда, он ко многим втерся в доверие, но я не думал, что и она попадется.
— Уверен, что мы сегодня отомстим за Миколу, — поднялся Володя из-за стола. — Ты, Валя, побудь в избе. Можешь лечь отдохнуть, а мы пойдем.
Солнце опускалось, и тени от деревьев протянулись поперек улицы. Ветер утих, в деревне установилась тишина. Только в некоторых дворах лаяли собаки. Володя со злостью сказал, что на очереди еще одна операция: перестрелять в Залесье всех собак. Иначе приди сюда в тихую погоду, и они поднимут такой гвалт, что даже самый глупый немец на железке насторожится, будет ожидать появления партизан.