— Да. Наши люди в деревнях мало знают о событиях на фронте. В частности, о провале немецкого наступления на Орловско-Курской дуге. Нужно, чтобы разведчики, подрывники, да и все, кто выезжает за пределы лагеря, захватывали с собой последние номера нашей газеты. Где смогут, там пускай и читают людям сводки и другие материалы. И еще: из вашей роты давно не поступает ни одной заметки о боевых действиях партизан и о зверствах фашистов. Обо всем этом нужно помнить. Скоро пришлем в роту политрука, вам станет легче.
Саблин слушал, утвердительно кивая головой. Раньше ему казалось, что смог бы командовать и дивизией, а теперь понял, как трудно быть во главе даже партизанской роты. Провести разведку… Вот и верти, Саблин, мозгами, как лучше разведать железную дорогу… Придет недобросовестный разведчик, скажет, что обнаружил засады, — попробуй проверь, врет или нет. Отряд ударит по засадам, и, посчитав, что засады уничтожены, — в наступление, да прямо на вражеские пулеметные очереди!.. Тут уж наверняка сделают выводы о командире роты, да еще какие…
— Петр Егорович, — обратилась Зина к мужу, — может быть, я на кухню схожу?
— Нет, нет, — в один голос ответили Ядловец и Сергеев, поднимаясь из-за стола, — ничего не надо. Нам пора.
Попрощавшись с Зиной, они ушли. Следом за ними, задумчивый и хмурый, шагал Саблин. Только увидев, что комбриг и комиссар направляются к своим лошадям, он распрямился и с облегчением вздохнул. Но Сергеев тронул его за плечо, спросил:
— О чем задумался? Держись, брат, держись. И Зину не обижай. Ты растерялся, смотри, чтобы этого не заметили партизаны. Где нужно военную дисциплину держать — действуй. Мы поможем.
— Хватит, поехали, — сказал комбриг и легко вскочил на коня. Комиссар тоже сел в седло, махнул ротному рукой и поехал вслед за комбригом.
Саблин решил пройтись по лагерю, посмотреть, какое настроение у партизан, особенно у тех, которые сегодня были в засаде. Ничего необычного он не заметил. В одном шалаше стонали раненые, в другом хлопцы резались в карты, возле третьего остроносый худощавый парнишка играл на немецкой губной гармошке. Вокруг него собралось множество партизан. В круг протиснулся широкоплечий приземистый боец в кубанке с красным верхом, раскинул руки и крикнул:
— Шире круг!
Партизаны расступились, а парень продолжал:
— Выступает заслуженный деятель искусств республики из кустов… я, разведчик Иван Иванов. Даешь «Яблочко»!
И пошел по кругу, подпевая гармонисту:
Партизаны хохотали, не замечая, что к ним подходит командир.
— Довольно! Расходись! — громко сказал Саблин. И музыкант сразу спрятал гармошку в карман. Партизаны стали неохотно расходиться.
7
Второй день наблюдают подрывники за движением поездов по железной дороге, ожидая, когда их командир вернется из Жлобина. Время тянется медленно. В деревню хлопцы идти не хотят, потому что здесь, в Марковщине, они когда-то уничтожили нескольких полицаев. Откуда знать, не найдется ли сволочь, способная предать? А гитлеровцы — рядом, возле железнодорожного моста, переброшенного через речку. И подрывникам становится веселее, когда тут, за околицей, их навещают хозяева крайнего двора.
Вот и недавно женщина принесла кусок сала и каравай душистого хлеба. А стемнеет, придет еще раз, с кувшином парного молока.
Только Пылила, ничком лежа в стороне от всех, тяжело вздыхает, не хочет есть. Хлопцы не знают, что Павел пошел с ними в последний раз. Так решил Володя, которому Валя рассказала о той ночи на лесной поляне. Ему стыдно было за Павла; какая дикость иной раз проявляется в людях! Будь командиром роты не Саблин, а другой человек, они вдвоем придумали бы наказание. Но Саблин не лучше Пылилы: этот хоть раскаивается, а тот… Все же Володя решил вывести Павла из состава группы.
Валя отправилась домой проведать мать и скоро должна вернуться. Придет и командир. Павлу станет еще тяжелее. Если бы не разбитая губа, было бы легче смотреть в глаза друзьям. А так кажется, будто все обо всем знают.
Заезжать отсюда к матери в Дубовую Гряду тоже стыдно.
— Кажется, командир идет, — сказал Федор и подполз к щели под крышей сарая, в котором лежали хлопцы.