— Мы не такие кровожадные, как твои новоявленные хозяева, — сурово заговорил он. — Мы гуманнее отнесемся к тебе, хотя ты и враг. Могли бы и бросить в лесу: подыхай, как бешеная собака! Но мы поступим милосердно.
Лесную тишину снова разорвала автоматная очередь.
— Гут хитрил, — опустив автомат, продолжал Бойкач. — Он хотел один жить в большой деревне и ради этого пожертвовал жизнью всех односельчан. Но не удалось. Не осуществился и второй его план: вывести летчика к нашим войскам, выдавая себя за советского патриота. Давайте-ка, хлопцы, обыщем его. Жалко, что не сделали этого раньше.
Партизаны стянули с трупа сапоги и в уголке одной из портянок нашли тяжелый узелок. В нем оказалось несколько золотых колец, золотые монеты и даже зубные коронки.
— Успел, гад, награбить, — сквозь зубы пробормотал Анатолий, ощупывая швы пиджака. И вдруг вскрикнул: — Тут что-то зашито!
Распороли подкладку, и под ней нашли бумажку с напечатанным по-немецки и по-белорусски текстом:
«Настоящая выдана Филиппу Сукачу в подтверждение того, что он со специальным отрядом немецких войск принимал участие в операции «Болотная лихорадка». Этот документ дает право Филиппу Сукачу принимать участие и в других операциях, которые будут проводиться по согласованию с Государственным комиссаром Восточного округа.
14 июля 1943 г.
— Вот сволочь, он же еще летом вместе с этим золотым человеком — Гольдманом — участвовал в блокаде партизан! — сказал Володя.
— Я говорил, а вы не обратили внимания: его фамилия, как предателя, была записана в блокноте Данилова, — напомнил Гриша.
— Ну, черт с ним, оттащите эту падаль подальше в лес, — махнул рукой командир. — Дедуля, голова болит?
— Шишку здоровую посадил, — пощупал дед Остап свою лысину. — Но я рад, детки, что моя голова спасла вас.
— Счастливый ты, дед: из второго пекла вышел живым.
— Когда они сожгли Святое, меня там не было: на плесе рыбу ловил. Как услышал стрельбу, увидел пламя, — бегом в кусты да и отсиделся там. А людей изверги перестреляли… И старуху мою… И дочь…
Старый Остап хотел заново строиться, но тоскливо было жить на пепелище одному, без людей. Он и подался к знакомым в Дубравку. Мастер на все руки — и столяр, и плотник, дед не боялся погибнуть без куска хлеба. Но и Дубравку фашистская нечисть не обошла стороной. Однажды ночью гитлеровцы согнали всех жителей деревни и под усиленным конвоем повели в Ольховку.
Вместе со старыми и малыми немцы втолкнули Остапа в гумно. На улице люди стояли будто в очереди, только неизвестно за чем. Всего в Ольховку фашисты согнали более тысячи человек. Некоторые пытались спастись, бросившись огородами наутек, и их тут же пристрелили: гитлеровцы окружили небольшую деревню плотным кольцом своих головорезов. Никто из арестованных не знал, что их ожидает, но Остап догадался по «почерку» захватчиков и весь день, всю следующую ночь копал в гумне яму. Он предложил спрятать в нее детей и сверху прикрыть глиняными плитами, выломанными из тока, однако ни одна мать не согласилась на это.
Утром женщины увидели сквозь щели немца, шагавшего вокруг гумна с канистрой в руках. Вскоре донесся едкий запах бензина. Женщины заголосили над своими детьми. И вдруг все гумно охватило жарким пламенем, затрещали пулеметы. Кто-то предложил сломать ворота. Обезумевшая толпа ринулась на них, створки ворот распахнулись, но никому не удалось убежать: пулеметные очереди скосили всех. Только Остап, укрывшийся в яме под слоем земли и глины, остался жив. Так и лежал в ней, как в печке. А когда терпеть жару стало невмоготу, выбрался из укрытия, подполз к воротам и затаился между трупами.
Наконец палачи уехали. Старик поднялся и зашагал к лесу. Но неожиданно кто-то окликнул его. Остап оглянулся и увидел вооруженных людей. «Теперь смерть», — подумал он, останавливаясь и бессильно опуская голову. Но когда люди подошли ближе, дед с радостью узнал среди них Володю Бойкача.
— Где же вы были раньше, детки? — бросился к нему Остап. — Может, напугали бы этих людоедов, и они бы…
— Опоздали, — горько вздохнул командир диверсантов. — Ты не видел здесь женщину, которая везла девочку на санках?
— Больных, стариков и детей затолкали в гумно и сожгли. А такую женщину среди них я не видел.
— Мы осмотрели все трупы расстрелянных за околицей и тоже не нашли. И санок нигде нет. Но вот этот человек, — Володя показал на Гута, — утверждает, что ее вместе со слободскими пригнали сюда. Это мать нашей партизанки.
— Вы не по дороге шли?
— Нет.