Вернулся Бойкач из деревни довольный.
— Товарищи, все хорошо. Был там один полицай, и тот с семьей куда-то драпанул. Односельчане не отпускали его, даже гужи на запряженной лошади порубили. Пускай, говорят, наши придут, тогда и уедет… Я нашел избу, где живет одна пожилая женщина. Дед Остап поможет ей по хозяйству, а она присмотрит за Галей.
— Я сама встану и буду ходить, — не согласилась девочка.
— Хорошо, хорошо, не возражаю, — согласился Володя.
Партизаны направились в деревню. Командир не сказал им, что попросил тамошних жителей сделать гроб. А могилу они выроют сами.
Как только пришли в избу, хлопцы присели, где кто смог, и вскоре начали клевать носами.
У командира тоже подкашивались ноги, но он держался. В хате собралось много женщин. Они крестились, всхлипывали, утирали слезы кончиками платков:
— Боже ты мой, какие все молоденькие…
— Одеты кто во что…
— А если им придется так зимовать?
— Небось, голодные…
Никто из этих женщин не видел прежде партизан, и теперь перешептыванию не было конца. Некоторые вышли из хаты и скоро вернулись кто с хлебом, кто с куском сала в руках.
— Большое спасибо, дорогие, — от всего сердца поблагодарил их командир. — Мы очень голодны, но… сначала должны похоронить мать нашей партизанки.
Две женщины остались в избе с Галей, остальные пошли на кладбище.
Уже смеркалось. В деревне было тихо, только со стороны шоссе доносился шум машин.
Вернулись с похорон, когда совсем стемнело. Окна в избе были завешены, на припечке горела лучина. На двух столах стояло угощение и даже бутылки с самогоном.
— Видите, какие наши люди. Говорят, немец немцу даром закурить не даст, а наши последним куском поделятся, — расчувствовался Анатолий.
Толика можно было понять. Сколько пленных красноармейцев и партизан кормила и переодевала его мать! А потом фашисты расстреляли ее только за то, что она не могла равнодушно смотреть на голодного, не поделиться с ним последней крошкой. Нет, гитлеровцам не понять наших людей, не понять их бескорыстности и гостеприимства. Сколько таких женщин сожгли, расстреляли в одной только Ольховке, а за что? За то, что ему, фашисту, отдавали яйца, молоко, но посмели накормить и голодного партизана…
Анатолий рассказал, как в начале войны к их хлеву приплелась и вскоре ощенилась там какая-то бездомная сука. Сколько ей мать молока переносила! Злая была сука, но поняла человека и вместе со своими щенками доверчиво перебралась под поветь.
А потом пришел немец и потребовал молока. Мать налила ему чуть не полный котелок, оставив немного для щенков. Услышав об этом, фашист вышел во двор и перестрелял и щенят, и суку.
Наконец ужин подошел к концу. Никому не хотелось идти в ночной караул. Легко ли будет стоять на пронизывающем морозном ветру? Еще задремлешь невзначай, а это может плохо кончиться для всей группы. Командир рискнул попросить двух пожилых жителей деревни заменить партизан на ночной охране. Те охотно согласились. Вскоре все диверсанты уже спали.
Не спали только Володя и Валя, которую хозяйка уложила на широкой лавке.
— Постарайся уснуть, Валечка, и тебе станет легче, — наклонившись к ней, прошептал Володя.
— Без меня ты совсем по другому плану стал бы действовать, да? — вздохнула девушка.
— Жизнь не спланируешь, да еще в такое время. Теперь для нас главное, что есть цель, направление.
— Мне кажется, я их не вижу.
— Неправда.
— Ложись рядом, Володя, мне будет не так страшно.
— Валечка, как я тебя жалею, люблю, люблю…
— Всегда будешь меня любить?
По двору кто-то пробежал, Вот шаги уже в сенях, кто-то идет в избу. Володя встал.
— Немцы с шоссе направляются в деревню, — приглушенно сказал один из часовых.
— Черт бы их побрал, не дали передохнуть, — выругался Бойкач, ощупью разыскивая в темноте под лавкой свой автомат.
— Я побегу домой, — сказал часовой.
— Идите, спасибо вам.
— Хлопцы, подъем, подъем… В деревню идут немцы, — по очереди начал расталкивать командир своих ребят.
Спросонья партизаны не сразу сообразили, что происходит, тыкались в занавешенные окна, в стены. Однако во двор все вышли в полной боевой готовности.
— Где-нибудь доспим, — сказал Володя и подошел к Вале. — На твой вопрос я отвечу всей своей жизнью, которая пройдет рядом с тобой.
Старый Остап отодвинул занавеску и долго смотрел, как партизаны отдаляются черными точками по белому снегу. Смотрел, пока ночная темень не поглотила их.