Вход в ресторан «Делмоникос» украшали мраморные колонны, которые, как я слышал, его владельцы стащили из античных Помпей. Швейцар, оценивающе окинув взглядом мой фрак, услужливо согнулся в поклоне и распахнул массивную дубовую дверь. Войдя, я не спеша осмотрелся. Интерьеры этого храма чревоугодия напомнили мне шикарные парижские рестораны. На стенах, так же как и там, висели картины, а уютные столики освещались изящными настольными лампами. В общем, обстановка была уютной и располагающей к откровенной беседе.
А вот и он, будущий российский Мирабо (или Робеспьер?). Вошедший господин-товарищ Троцкий выглядел весьма импозантно – невысокий, худой, с ярко горящими глазами, большим чувственным ртом и густой шапкой черных кучерявых волос. Своим богемным видом он чем-то напоминал мне всклокоченную ворону.
Поздоровавшись со мной, господин Троцкий сел за стол и, небрежно отодвинув в сторону услужливо поданное официантом меню, сразу же повел речь о том, как он намеревается разжечь во всем мире великую социальную революцию.
– Я называю это перманентной революцией, – вдохновенно вещал он, – российский пролетариат, оказавшись у власти, хотя бы лишь вследствие временной конъюнктуры нашей буржуазной революции, встретит организованную вражду со стороны мировой реакции и готовность к поддержке со стороны мирового пролетариата. Предоставленный своим собственным силам рабочий класс России будет неизбежно раздавлен контрреволюцией в тот момент, когда крестьянство отвернется от него. Ему ничего другого не останется, как связать судьбу своего политического господства и, следовательно, судьбу всей российской революции с судьбой социалистической революции в Европе.
– Поймите, – говорил он мне, – всемирный процесс капиталистического развития неизбежно приведет к политическим потрясениям в России. Это, в свою очередь, окажет воздействие на политическое развитие всех капиталистических стран. Русская революция потрясет буржуазный мир… А русский пролетариат может сыграть роль авангарда социальной революции.
Поначалу я насторожился, услышав разглагольствования Троцкого, но потом понял, что передо мной политический прожектер, впрочем, не бесталанный, а потому именно тот, кто нам нужен. Он хорош для разрушения, для устройства смуты, – то есть того, что он называет «политическими потрясениями». Так что со стоящей перед ним задачей – устройством любимых им этих самых «великих потрясений» – он должен прекрасно справиться.
– Господин Троцкий, – сказал я, – несмотря на разницу в наших взглядах на социальное устройство мира, в данный момент мы являемся друг для друга, если можно так выразиться, естественными союзниками. Мы, как и вы, ненавидим существующую ныне власть в России. Как и вы, мы хотели бы свергнуть самодержавие и установить в России демократию. Что касается непосредственно вас, Лев Давидович, то в рамках этой демократии вы вполне могли бы реализовать себя как публичный политический деятель…
При этих словах глаза моего собеседника заблестели. Оживившись, он начал рассказывать мне, каким именно способом он собирается поднять рабочих на бунт. При этом он напоминал мне токующего глухаря. Наверное, начни его прямо сейчас, здесь, в зале ресторана, убивать, он этого даже не заметил бы.
– Моя стратегия проста, – самозабвенно вещал Троцкий. – Мы оторвем рабочих от машин и мастерских и выведем их через проходные ворота на улицу. Потом мы направим их на соседние фабрики, чтобы тамошние рабочие объявили там стачки. Новые пролетарские массы выйдут на улицу. Передвигаясь от фабрики к фабрике, от мастерской к мастерской, нарастая и сметая полицейские препятствия, выступая с речами и привлекая внимание прохожих, они будут захватывать группы, которые идут в другую сторону, заполняя улицы, занимая первые попавшиеся здания, используя их для непрерывных революционных митингов с постоянно сменяемой аудиторией. Мы, революционеры, внесем порядок в движение масс, поднимем их уверенность, объясним им цель и смысл событий, и таким образом мы превратим город в революционный лагерь.
Я изумленно смотрел на разглагольствующего Троцкого. Да, при определенных условиях подобные ему фанатики могут суметь захватить власть. Но весь вопрос в том, смогут ли они ее удержать? Впрочем, как я понял, господин-товарищ Троцкий никогда и не собирался заниматься чем-то созидательным. Для него пафос низвержения, разрушения был тем, что составляло смысл всей его жизни. Как он проговорился: «цель – ничто, движение – всё».
– Я вас понял, господин Троцкий, – сказал я ему, – и считаю, что с вашей помощью мы сумеем изменить политический режим в России. Только сумеете ли вы осуществить свои идеи в нынешних условиях? Ведь император Михаил чрезвычайно популярен в народе, а большинство социал-демократов пошло за другими лидерами – за Лениным и Кобой, я правильно называю их партийные псевдонимы?