— Смотрю, жизнь вдали от отцовского ремня тебя распустила, внучек, — поняв, что со мной ничего не произошло, старик мгновенно успокоился. Не проверял ли таким образом мои способности? Скорее всего, так и было. — Мыслишь предерзостно. Ну, да ладно. Нет у меня никакого желания учить тебя жизни, она сама научит. А вот то, что ты сумел вынырнуть из небытия и привлечь к себе сильные московские Роды — вызывает уважение.
Я пригляделся к деду. Вроде не смеется. Глаза такие же ледяные, ни капли эмоций в них не видно.
— Есть в тебе кровь Добра Мамонова, — Яков Сидорович что-то нажал на подлокотнике кресла, и оно с жужжанием подъехало к столу. Старик даже не обратил внимания на солнце, ярко освещающее эту половину комнаты. — По преданиям, говорят, он был мягким человеком. Да только мягкость сия оказалась тверже железа. Если ты пошел в него — за Мамоновых я спокоен. Источник тебя принял, я почувствовал его эманации, всплеск энергии, когда ты был у Алтаря. Только одного понять не могу. Почему так ярко выражена Стихия Воды? Откуда она взялась?
Я пожал плечами. Не хочу преждевременно говорить деду о двуединстве Источников, лежащих на огромном расстоянии друг от друга. Камень выбрал меня как посредника, чистого от любых проявлений Стихий. Моя антимагия не испугала Источник, четко распознавшего кровь Мамоновых, а наоборот, «обрадовала». Каким-то образом ему удалось соединить сознание шамана Геванчи с моим собственным и передать информацию о второй половинке Небесного камня. Значит, я должен их соединить? Не в этом ли моя миссия? А соединив, потеряю силу Разрушителя? Продолжая рассуждать подобным образом, можно заподозрить высшие силы в какой-то изощренной игре, в которую был втянут артефакт Верховного шамана Геванчи, княгини-матери Елена и Ирина, дед Яков, спровоцировавший побег моей мамы, маг-воспитатель Забиякин, с помощью которого был инициирован дар антимагии. В конечном итоге после всех перипетий от сиротского дома до личной квартиры на Хорошевском шоссе я оказался здесь.
— Вижу, не знаешь, но о чем-то догадываешься, — сверкнули льдинки в зрачках старика. — Гусаровы не пестуют Воду. У них «воздушная» ипостась, да и то слабая. Твоя мать не по «стихийной» стезе пошла, а вот иллюзии строить мастерица. Экспертиза подтвердила, что ты наш, Мамонов. Так откуда Вода?
— Не знаю, Яков Сидорович, — снова пожимаю плечами, но все же подкидываю ключик для размышлений. — Дело может быть в моей неспособности овладеть Стихиями. Чистая энергия, без Огня. Вот Источник и раскрылся, как будто не знал, чем меня одарить.
— Смышлен, паря, ох, смышлен, — закивал старик, перебирая стопку книг. — Батька твой хвастался, что ты в библиотеку Брюса был допущен. Правда ли это?
— Да. Сам лично Александр Яковлевич распорядился. До сих пор право на посещение сохраняется. Могу в любой момент туда прийти.
— Неплохо, — дед пожевал нижнюю губу. — Надеюсь, ты не развлекался там поиском разных заклинаний, а пытался понять природу антимагии.
— Так и есть. Зачем мне заклинания для одаренных? Куан научил меня куда более простым вещам.
— Ага-ага. Чуть Лешку — своего дядьку — не пришиб на поляне, — хмыкнул Яков Сидорович. — Смотрел я на ваши чудачества из окна. Отсюда хорошо виден гостевой дом. Чем ты там его шарахнул, что он отлетел как пушинка на несколько метров?
— «Водопадом», — улыбнулся я. — Вернее, образом, созданным с помощью энергии. Куан научил.
— Ишь ты, азиат-то полезным оказался, — дед взял одну из книг и положил ее на колени. Постучал корявыми сухими пальцами по обложке, обтянутой самой настоящей кожей. — А я не верил, что Георгий сделает из него путного бойца. Так мало того, и наставником Колька оказался неплохим.
— Он отличный наставник, — поправил я, ожидая очередной вспышки недовольства. Даже странно, что его не последовало. О Якове Сидоровиче отец отзывался с большой долей раздражения, когда речь заходила о нем. — Теперь я могу оперировать не только антимагией, но и защищаться с помощью определенного набора приемов из арсенала духовных практик. Но и Булгаковых не стоит забывать. Опекуны тоже дали мне многое, да хотя бы в физическом развитии и умении обращаться с оружием.
— Булгаковых, надеюсь, твой отец отблагодарил?
— Несомненно. Слова признательности стоят куда дороже, чем куча драгоценных камней.
— Ишь ты, — снова повторил старейшина, покачав головой. — Складно говоришь. Москва со своими принципами тебя воспитала не так, как учили твоих сестер и братьев в нашей провинциальной глуши. Георгий предупреждал, что ты нелегок в беседе и любишь ставить в тупик взрослых. Общался я тут недавно с Семеном Игоревичем — знаешь же такого? О тебе отзывался весьма неплохо. А ведь сложный человек, язвительный. Даже детям слова ласкового не скажет. Чем ты его так заворожил?