«Понимаете, – продолжал он, – вышло так, что мне придется сегодня встречать Новый год одному. И я подумал, может быть вы оттого такая грустная, что и у вас такая ситуация?». «Это вам показалось», – соврала я (или не соврала, я же все-таки буду с папой и мамой). «Тогда извините. Если так, я рад за вас. А то я хотел предложить вам встретить Новый год вместе». Я скорчила такую рожу, что он снова засмеялся и сказал: «Еще раз извините, теперь-то я вижу, что вы совсем маленькая девочка. Я часто ошибаюсь, когда пытаюсь определить возраст женщины. Если бы я сразу понял, какая вы маленькая, я бы не стал к вам приставать». Он сказал это и по идее должен был бы сразу повернуться и уйти. Но он все стоял молча, и я тоже стояла и понимала, что он мне почему-то нравится. Или меня заело, что я кажусь ему маленькой?
Мы еще постояли так немного, и он говорит: «Раз уж так вышло, я все-таки еще раз предлагаю вам встретить Новый год со мной. Даю честное слово, что ничего плохого себе не позволю». «Нет, не могу», – ответила я, хотя мне вдруг ужасно захотелось согласиться. Но что-то меня удержало – то ли страх, то ли мысль о том, как я объясню маме, куда я вдруг исчезла. Или ощущение, что все-таки это как-то неправильно – встречать Новый год с незнакомым взрослым мужчиной. «Что ж, ладно, – он с улыбкой покачал головой, – может быть, оно и к лучшему», – повернулся и пошел. Потом вдруг остановился, обернулся и, вернувшись ко мне, достал из кармана бумажник, а оттуда визитную карточку: «Вот, если вдруг передумаете, звоните. Не сегодня, так в любой другой день». И двинулся обратно к остановке. А я вошла в подъезд.
Все, мама зовет обедать. О том, что было дальше, допишу в следующий раз.
Из дневника Летова.
Другой случай был для меня менее болезнен, нежели развенчание Федора Михайловича. Уж и не помню, с какой стати, мы затеяли разговор о Юрии Гагарине. Да, вспомнил! В тот вечер Годи, как он это делал иногда, резанул себя лезвием по запястью левой руки и кормил Джино своей теплой кровью. Меня от этого зрелища слегка подташнивало (особенно от выражения, которое возникало на рожице Джино, когда он высовывал свой жадный, свернутый в трубочку язычок), и я, чтобы отвлечься, включил старинный, практически не используемый хозяином, телевизор. Шла какая-то настольгическая передача, и в исполнении забытой ныне звезды сов. эстрады Юрия Гуляева звучала песня: «Знаете, каким он парнем был?..» И меня потянуло на философию.
– Правда, – начал я, – как странно. Глупейшая история, по-моему. Первым из всех людей побывать в космосе, чтобы разбиться на банальном самолетике…
Годи смахнул Джино, отер руку смоченной в спирте ваткой и, накинув сорочку, заявил:
– Да, человек неописуемой смелости, доброты и честности. Но в космос он не летал.
Я встал на дыбы:
– Какая ерунда! Какую только ерунду не придумают журналисты, когда нечего писать. Встречал я эти бредни. Бредни и есть. Ни на грош им не верю.
– Да и я тоже. Пишут, например, что не было полета. Это – откровенная выдумка. Но, сочиняя сенсационную утку, кто-то чуть не попал в десятку.
– Чушь. Есть простейшие логические доказательства того, что полет был. Во-первых, сигналы «Союза» принимали все радиостанциями мира, во-вторых, сразу за Гагариным в космос отправились другие… Выходит, вообще никто не летал?
– Я и говорю – полет был. Я же сказал, «ПОЧТИ в десятку». Полет был. Но Гагарина в корабле не было. Сейчас вы все поймете.
Он уселся в кресло и поведал:
– Холодная война между СССР и США была в разгаре. Одним из ключевых ее направлений стала «космическая гонка» – соревнование двух сверхдержав в том, чей гражданин первым совершит пилотируемый полет. У нас (в смысле, в СССР) все шло нормально. Но когда космический корабль был уже практически готов и оставалось лишь смонтировать оборудование жизнеобеспечения пилота, из неофициальных, но достоверных источников стало известно, что запуск американского космонавта будет произведен через двадцать дней. Советские конструкторы сознавали, что даже при самом максимальном напряжении сил в этот срок им не уложиться. А ведь первенство значило много больше, чем даже сам полет. От этого зависело и дальнейшее финансирование космических исследований правительством. И вот тогда-то гениальный конструктор Королев и принял неожиданное решение, о котором знали только четверо: он, двое его ближайших помощников и Гагарин.
Во-первых, в ракете срочно был смонтирован и установлен прибор (чудо тогдашней радиотехники) – комбинация радиопередатчика, реле времени и магнитофона. Именно он и подавал сигналы из космоса, которые принимал весь мир. Он даже «отвечал на вопросы» если тот, кто задавал их, после вопроса подавал особый ключевой сигнал, включавший систему. Вопросы были, само собой, подобраны заранее, а ответы – записаны на пленку. Во-вторых, был отснят знаменитый киноролик с гагаринским «Поехали!» И, в-третьих, была проведена серьезная психологическая обработка пилота.
В день старта Гагарин, облаченный в скафандр, действительно сел в космический корабль. Там, сбросив с себя тяжелую одежду, дождался условленной секунды, включил радиоприбор и выбрался из люка. Именно в этот миг, действуя по сценарию, Королев заявил членам правительственной комиссии, что сейчас будет производиться заправка двигателей, и в течении семи-десяти минут ничего интересного происходить не будет. Подведя их к развешанным на стенах бункера схемам и картам, он принялся рассказывать о будущем полете.