«Олененок» направлялся на юг, и Солмунд, его рулевой и капитан, мудро держался поближе к берегу, понимая, что начался отлив и люди ярла Рандвера не осмелятся последовать за ними, опасаясь, что потяжелевшие от добычи корабли налетят на скалы.
Улаф закричал, привлекая внимание карви, и Солмунд приказал гребцам перестать грести, дожидаясь, когда Свейн подведет лодочку к ним и все смогут перебраться с нее на «Олененка». Сигурд увидел облегчение на лицах тех, кто находился на борту, когда они поняли, что их ярл жив. А годи Асгот, чья борода покраснела от крови, обратил благодарность Одину за то, что он спас одно бревно, оставшееся на плаву, в этот день, закончившийся кровавой катастрофой.
Они бросили рыбачью лодку дрейфовать, а оставшиеся в живых воины, всего двадцать девять человек, гребли к берегу, смотрели на корабли в проливе Кармсунд или следили за камнями и рифами, чтобы старый Солмунд смог доставить их раненого ярла на юг, в Скуденесхавн. Сигурд вспомнил про Руну, но, когда посмотрел вверх, не увидел ее среди людей, стоявших на уступе, и Аслак сказал, что она, наверное, скачет домой, чтобы рассказать в деревне о том, что произошло.
– Нам не следовало оставлять ее там, – сказал Сигурд.
– А у нас был выбор? – резонно спросил Аслак.
И все же Сигурд надеялся, что Руна знает: их отец и Сорли живы, и, по крайней мере, часть воинов Скуденесхавна сумели избежать гибели от рук мятежников и предательства конунга и сейчас возвращаются домой.
– Мы им уже не интересны, – объявил Улаф, когда убедился, что враги не собираются их преследовать.
Он смотрел назад, в пролив, как человек на свою семью, собравшуюся на берегу, когда он сам отправляется на войну, так, будто одновременно хочет вернуться и уехать.
– С какой стати им гнаться за нами? – проговорил ярл Харальд. – Они захватили мои корабли, убили сыновей и лучшего воина. – В плече у него была рана от стрелы, но он, казалось, не обращал на нее внимания. – Они уничтожили меня, – пробормотал он.
– Бифлинди заплатит за свое предательство кровью, – сказал Сорли, закатав рукав рубахи, чтобы взглянуть на жуткий синяк, расползавшийся по левому предплечью. – Мы сдерем с него шкуру и отрежем яйца.
– И как мы это сделаем, мальчик? – спросил Харальд сквозь поджатые губы. – Мои братья по оружию мертвы, а я остался лишь с кучкой воинов, стариками и детьми.
Сигурд почувствовал боль от его слов и знал, что они, точно острые крюки, вонзились в гордость тех, кто сидел на веслах. Воины гребли, опустив головы, чтобы не встречаться глазами со своим ярлом и не видеть страдание на его лице. Харальд стоял у правого борта и смотрел на корабли, которые ему больше не принадлежали.
Вдалеке драккары конунга Горма снова направились на север, возвращаясь домой, в Авальдснес. Он сыграл свою роль, и, судя по всему, предоставил ярлу Рандверу забрать всю добычу.
– Один отвернулся от меня, – сказал Харальд и посмотрел на Асгота, стоявшего на коленях и разложившего перед собой руны. – Ты сказал, что я не должен был сегодня сражаться. Мне следовало тебя послушаться.
Асгот, поджав губы, изучал лежавшие перед ним камни, потом посмотрел на ярла пронзительными и черными, точно кремень, глазами.
– Одноглазый все еще здесь. Иначе тебя не было бы с нами, Харальд. Пролитая сегодня кровь – это первая капля, упавшая в ведро перед бурей. Один расставил фигуры на доске для игры в тафл и теперь потирает руки в предвкушении развлечения.
– Если Одноглазый хочет, чтобы я играл в его игру, ему следовало оставить мне больше людей, – прорычал Харальд.
Асгот приподнял одну бровь, услышав его слова, и начал собирать руны, чтобы снова их бросить.
Солнце, закрытое тучами, уже стояло на западе, когда они вошли в защищенные воды к востоку от южной окраины Кармёя и, обогнув перешеек, оказались в гавани Скуденесхавна. На пристани собралась огромная толпа; все хотела узнать, живы или погибли их мужчины. Сигурд позвал подругу матери и спросил, вернулась ли Руна домой раньше «Олененка». Услышав, что всё в порядке, он с облегчением вздохнул и шепотом поблагодарил богиню Фрейю.
Когда они причалили, Сигурд заметил радость в глазах матери, увидевшей Харальда, хотя она постаралась ее скрыть из уважения к женщинам, которые не нашли своих мужей и любимых на борту «Олененка». Впрочем, ярл не выглядел особенно счастливым от того, что остался жив. Он шагал с жестким, мрачным лицом, и все расступались, стараясь не оказаться у него на пути.
Сигурд видел, что чувство стыда давит на него сильнее великолепной бриньи и скользкого от крови шлема. Оно опутало ярла, точно липкое облако, заставив ссутулиться и прикрыть глаза, чтобы не смотреть на Гримхильду. В следующее мгновение она ударила его кулаком в грудь, по ее щекам потекли слезы, и Сигурд понял, что отец шепотом рассказал ей об их утрате, произнеся вслух то, о чем она уже и так догадалась. Харальд стоял, точно скала, пока Гримхильда колотила его кулаками по груди, ломая ногти о кольца бриньи, и так страшно кричала, что люди отворачивались. Потом Харальд прижал ее к себе, и железная кольчуга заглушила ее стоны, влившиеся в волну боли, прокатившейся по Скуденесхавну и поглотившей его жителей.