– Сегодня вечером я расскажу тебе о сражении, братишка, – ухмыльнувшись, ответил тот и повернулся, чтобы присоединиться к тем, кто поднимался на борт «Рейнена», «Морского Орла» и «Олененка».
Харальд и пятеро его лучших воинов заняли позиции на носу корабля, остальные уселись на свои сундучки, служившие гребными скамьями, и им тут же стали передавать дубовые весла, находившиеся до этого в специальных стойках. Причальные канаты были отвязаны, и по команде рулевого «Рейнена», Торальда, те, кто сидел у левого борта, начали отталкиваться от причала веслами.
Жены и дочери подошли поближе к воде, и зазвучал нестройный гул голосов, выкрикивавших слова прощания, пожелания удачи и просьбы быть осторожными; мужчины бормотали что-то в ответ, махали руками или просто кивали, недовольные тем, что их выделяют из числа остальных воинов.
Прошло ровно столько времени, сколько требуется, чтобы наточить нож, когда все три корабля оказались в глубоких водах и направились на восток, в сторону фьорда Скьюде и встающего солнца; весла равномерно поднимались и опускались, потому что ветра для парусов практически не было. Кроме того, Харальд считал, что перед сражением полезно занять людей делом.
Некоторое время жители Скуденесхавна наблюдали, как они исчезают из вида; многие прикасались к молоту Тора и другим амулетам и талисманам, висевшим на шеях, шепотом обращаясь к богам с просьбой вернуть домой их сыновей, мужей и отцов в целости и сохранности.
– Я с тобой, Сигурд, – сказала его сестра, оказавшаяся рядом с ним.
Сигурд стоял на причале, не сводя глаз с «Рейнена», как будто одного усилия воли хватило бы, чтобы его тело, подобно ворону, пронеслось над морем и опустилось на палубу, и тогда он смог бы встать рядом с братьями – Торвардом, Сорли и Зигмундом.
– Ты меня слышал, брат? Я иду с тобой. Хочу посмотреть, – сказала Руна.
Сигурд кивнул и повернулся к Свейну.
– Нам нужно поспешить; вдруг все закончится до того, как мы туда доберемся?
Свейн покачал головой.
– Я сказал Торварду, чтобы он не убивал жабьих задниц до тех пор, пока мы не найдем подходящее место, чтобы это увидеть.
Они услышали громкий свист и, повернувшись, увидели Аслака, стоявшего в высокой траве на уступе, нависшем над гаванью. По просьбе Сигурда он привел небольших лошадок для них и еще одну лишнюю.
– Я сказала ему, что пойду с вами, – объяснила Руна прежде, чем Сигурд успел задать вопрос.
– Я и не сомневался, что так будет, – заметил Свейн, улыбаясь.
Сигурд тоже мог бы догадаться, но он не знал, следует ли его младшей сестре наблюдать за сражением. Ей было четырнадцать, и он считал, что она еще маленькая, чтобы смотреть на такие вещи. Сигурд уже собрался сказать ей это, когда их мать, шедшая среди женщин, покидавших пристань, позвала Руну, чтобы та пошла с ней в деревню.
Гримхильда, родившая пятерых детей, причем четверо из них были мальчиками, по-прежнему оставалась невероятно красивой и притягивала взгляды мужчин, однако сейчас ее лицо окаменело от беспокойства за мужа и сыновей, отправившихся сражаться по зову конунга.
– Руна! – снова позвала она. – Идем, девочка! Нам нужно многое приготовить к возвращению мужчин.
– Я хочу пойти с Сигурдом, – крикнула в ответ Руна.
Ее золотые волосы были заплетены в длинные косы, и Сигурд знал, что она с удовольствием демонстрирует их всему миру, пока еще есть такая возможность. Через год сестра достигнет брачного возраста, и ей придется прикрывать свои шелковые локоны. Однако, несмотря на то, что ей было еще рано выходить замуж, мужчины поглядывали на нее, как на украшение из серебра.
– Ты пойдешь домой, девочка! – сказала Гримхильда, покраснев от нахальства дочери.
– Разреши ей, мама, – вмешался Сигурд, неожиданно решив, что Руна должна пойти с ними; ему надоело выслушивать указания, что ему делать. – Мы за ней присмотрим.
Гримхильда нахмурилась, и Сигурд повернулся к сестре.
– Просто не останавливайся, – прошипел он. – Она не станет устраивать скандал в присутствии подруг.
– У нас полно работы, – запротестовала Гримхильда, но Сигурд, который винил мать за то, что находился сейчас не на борту «Рейнена», увидел возможность бросить ей вызов и взял Руну за руку.
Ему не было необходимости оглядываться, чтобы увидеть гнев на лице матери, хотя она хранила молчание. Он знал, что это жалкая дерзость, за которую отец отвесил бы ему подзатыльник, будь он тут, и ему стало стыдно, когда они начали взбираться по усеянной ракушками тропинке к Аслаку и поджидавшим их лошадям.