При встрече в палатах Яреца она обмерла увидев варяга, о чьем суровом нраве, очень преувеличенном слухами, ходила в городе молва. Но быстро взяла себя в руки, а отведав два ковша медовухи, так и вовсе осмелела, ущипнула варяга за бок.
— Чтобы урона девичьей чести и ее отцу не нанести. Я, как только с князем переговорю, то.. — Варяг не договорил. Он побледнел от волнения и вытер со лба пот.
— Не бойся милый, не журись, соколик. Разве ж я молодкой не была, разве ж мне жаркие слова не говорили. Правда, врать не буду, — она, крякнув, выпила третий ковш пряного напитка. — Мне из подарков кольцо венчальное, и то медное.
Баба хлопнула по плечу воеводу и другой рукой его жену по коленке.
— С твоей женкой в гости и пойдем. Сударовы намедни старшую пропивать будут, так без тетки Меланьи, разве такое ладно пройдет.
— А вы им родня? — удивился Северин, зная отца Нектария своего крестного и эту самую попадью, как вовсе не бояр.
— Меланья всем в этом городе родня. Кого крестила, кого венчала, а кого и на одре смертном отпевала. — И она пьяненько засмеялась. Спрятала мешочек с драгоценностью за пазуху.
— Ну уж, нет, со свахой иди, у женки моей дел невпроворот. — категорически отказал подвыпившей попадье тысяцкий. Жена благодарно взглянула на него. В ее взгляде явно читалось: «Негоже ей с такой пьяной бабой рядом быть, да еще в дом боярский идти».
Попадья унесла бусы, а Северин всю ночь мучился бессонницей. Нет, не от жадности, а от того, что боялся Васиного осуждения. Вон она какая гордая, хоть и девчонка совсем, всего шестнадцать зим, а такая, что и от ворот поворот может и ему дать, хоть он и сын ярла.
Судили, рядили, как лучше девушке подарок передать, а вышло все глупо и смешно. В доме боярина Сударова, всем новая его жена заправляла, она на сносях, ходила последний месяц, потому чаще лежала в опочивальне, все доверив свахе Степанихе, и попадье Меланье. А сваха свое дело уже сделала, а потому, как выпить хмельного тоже не дура, уединилась с товаркой в светелке, где сундуки с приданным стояли.
Девок ткавших полотно, да чулки вязавших, прогнали вниз, в бабий закуток, помочь обед варить, а себе велели принести окорока, соленной капустки и бочонок мудовухи. Той, что к свадьбе наварили.
День стоял ясный, солнечный, во все окошки светлило слюдяные. Как тут удержаться и приданное не поворошить. И пошла у них потеха, стали друг дружку в душегрейки на беличьем, да куньем меху обряжать, потом и шали заморские мерить. А в конце передрались, кому кику жемчужную мерить, платки с себя сорвали, повойники тоже, волосья повыдергивали друг у дружки. Бусы, что Меланья прятала, упали, не пойми когда и в какой, сундук.
Пока подруги себя в порядок приводили, да мировую пили, пришел боярин Сударов с челядью, да сундуки забрали, в телеги погрузили, сверху перины да подушки, да и повезли в дом жениха.
— Все не жить мне Степаниха, сживет меня варяг со свету, — плакала пьяными слезами Меланья.
— Да, кто таков, да мы на него Яреца спустим.
— А ему тысяцкий не указ.
— А князь — батюшка, он-то указ?! — икая, спросила сваха.
— Князь указ, да только мне бежать надо. — Подхватила подол поневы и накинула заячью шубейку, Меланья скатилась по лестнице вниз. Побежала со двора. Сначала в церковь к мужу кинулась, а потом сославшись на больной зуб уехала в кузнецкую слободу к двоюродной сестре. Всегда, как перепьет, там отсиживалась. А бусы сапфировые поехали в дом мужа сестры Василисы.
Глава 12. Свадьба
Бояре Сударовы в списке первой сотни «господствующих людей». Именно эта знать вершила судьбы черного, ремесленного люда, средних землевладельцев— «житных людей» и купцов. Попасть на свадьбу дочери, одного из таких думных людей, презирающих даже князя, а уж его дружину и подавно, гридню было никак невозможно. Северина привел с собой и усадил рядом тысяцкий Ярец.
А так как он, и посадник, оба относились к той самой верхушке, что правила городом и землями, потому сидел на почетном месте, напротив братьев Сударовых рядом с молодыми, сразу за отцом жениха. Из женщин за столом сидели сваха, да невеста, набеленная и нарумяненная так, что даже мать родная не признала бы. Акулина, еле дышала в пышных одеждах, надетых одна на другую, как капуста. Глаз она не поднимала, и только хихикала, над скабрезными шутками своего жениха.
Трапезная поражала высоким сводчатым потолком, затянутым алым шелком, в углу в три полки— иконостас, украшенный полотенцами, вышитыми золотой нитью. Скатерти на столах постелены парчовые, а сам свадебный стол ломился от яств.