Выбрать главу

Но девушка, упрямо наклонив голову, пошла по давно известным приметам к мертвому лесу, к ведунье.

Глава 15. Беда

Гонцом оказался сын деревенского кузнеца, прискакавший на коне старосты. Наказ ему дали ехать к брату боярскому Гордию, но отрок больше верил княжьим витязям. Дружина сидела в гридне, обедала. Князь во главе стола, только у него на скамье лежало узорчатое покрывало, дружинники сидели на голых лавках. Гридни дружно стучали деревянными ложками по глиняным горшкам. Разговаривали мало. Князь пребывал в печали, второй день не могла разродиться первенцем его любимая жена. Каша так и стыла перед властителем нетронутая.

Гонец снял шапку, поклонился в пояс

— Здрав буди, светлый княже! — закричал отрок, боясь, что в такой большой избе его не услышат. — Староста мне наказал, вам передать, что сожгли тати вотчину боярина Сударова. Как есть, всю сожгли, людей боярских поубивали.

— А что же вы делали, на печи вшей давили?! — Князь сурово сдвинул брови, глаза из-под них сверкали гневом.

Северин так побледнел, что казалось что он и не живой человек вовсе, а призрак, морок. Встал с лавки, но говорить не мог, в горле стоял комок от страха за Василису. И не удержался, сказал, что если воев не дадут, один поедет.

— Твое место подле меня, — резко осадил варяга князь. — Но ведаю, что есть в этом деле твоя сердечная боль, и потому отпускаю, воев сам выберешь.

Он поднялся, махнул рукой, и ушел в свои покои.

Северин собрал двадцать воев, все на свежих конях, еще и заводных взяли, поскакали в усадьбу.

Варяг сам себе удивлялся, откуда в нем, морском бродяге, эта любовь к лошадям и, причем не безответная. Конь его неказистый, так до сих пор и без имени, просто Конь, на полкорпуса обогнал всех.

Дым от пожарища был виден издалека. Примчались к уже остывающим головешкам. Земледельцы, пришедшие из ближайшей деревни, хотели потушить пожар, опоздали, и теперь вытаскивали из — под обломков, на постеленные в снег холстины, обгоревшие тела. И хозяина дома, рассеченного саблей пополам, так же безжалостно порубленная боярыня, оба в ночных рубашках, какую— то, еще бабу, челядь или приживалки.

— Нетути доцы, боярышни. Тиуна и кормилицы, — держал ответ перед княжьим воином староста. — На трех санях уехали тати, да еще конных десять или семь, издалека смотрели мальцы. По льду пошли, не побоялись, на ту сторону, к Заволоцью. Видно погост захватили, и жируют. Потом переправят добро к немцам, или в Псков.

Северин направил коня к реке. Мужики баграми растаскивали крепкие бревна. И вдруг услышали стон. Из-под завала, обвязав веревками, как ладью, вытянули на свет божий кормилицу. Баба хоть и надышалась дыма, но пришла в себя, и стала оплакивать боярина и боярыню. Потом будто опомнившись, вытащила из шали завязанной узлом на груди, младенца. Малышка все так же спала, недовольно морща носик от морозного, пропавшего гарью ветра. Северин снял с себя подбитый волчьим мехом плащ и укутал ребенка и кормилицу.

Мужики повезли несчастных в деревню отпевать, Лукерья тоже села в телегу. От пережитого страха кормилица онемела. Что-то все пыталась знаками старосте показать, но все напрасно.

— Умом тронулась, сердешная, — жалели ее деревенские бабы.

Воины мчались по торговому тракту, что шел вдоль реки. Потом торговый путь сворачивал к деревне, а воины стали спускаться к реке. Татей увидели издалека, но кони на лед ступать отказались. Только жеребец Северина понукаемый хозяином, постоял, словно раздумывая, зло фыркнул и отступил назад. Река, спавшая под ледяной коркой, кое-где синела промоинами, и прорубями. Своенравный ее норов, не подвластный даже лютым морозам, часто менял русло. Тем более уже Сретенье Господне, прошло, когда зима с весной встречается. В такую пору лед коварен и опасен.

— У татей видно подковы с шипами. Мой батя когда-то такие ковал, — сказал один из дружинников.

— Для татей? — попробовал пошутить другой, но вои шутку не оценили.

— Погост я тот знаю, — по пути в деревню поведал Северину один из гридней. — Надо припасов взять, да хорошо бы снега дождаться. Рассудительно ответствовал воин, был он не молод, оттого основателен в суждениях и в делах. И прозвище имел Кремень.