— Ну и? — Тысяцкий тяжело дышал, опершись о щит, он дал всем недолго передохнуть, а потом приказал окружить поляну. Вои протыкали в снег копьями, ни дверей, ни хода найти не удалось. Продолжили и вдруг один из варягов, что — то почувствовал. Приказал срубить молодое деревце и ткнул им в место, где снег особенно просел. В ответ раздался яростный рык.
Снег вздыбился, и из — под него стала показываться лохматая голова. Свалявшаяся за зиму шерсть, ужасный запах из пасти. Огромный медведь, разбуженный ополченцами, стал выбираться из берлоги.
Пес с довольным видом лег, мол, я свою работу исполнил, а остальное ваше, охотников дело.
— Убивать придется, шатун с голодухи в деревню пойдет, — решил Ярец, и, не мудрствуя лукаво, ударил зверя палицей. И еще раз, и еще.
Медведь тварь проворная, но этот раз видно со сна ничего и понять не успел.
Горевать над убитым хозяином леса времени не осталось. Шкура его в это время года непригодная, мяса кот наплакал, всю зиму голодал, поэтому дали псу еще раз понюхать монетку.
Тот стоял, раздумывая, потом рванул повод.
Пес вернулся на развилку и споро побежал в чащу. Деревья то ли буря повалила, то ли человек. Тут бы прорубаться топором, но тогда шум на весь лес, потому исхитрялись идти друг за другом. Пару раз избежали смерти от самострела и ямы с кольями.
— Видно близко капище нехристей, — подвел итог Ярец.
И вправду, на широкой поляне, стояли идолы, украшенные черепами животных, белыми и красными лентами. И посередине, курган невысокий. Вход в землянку, виден по успевшим, натаять на скате, сосулькам.
Вот тут уж пришлось рубить самое крепкое дерево. Но рук много, и справились быстро, огромным тараном ударили в двери. И еще раз.
— Э-эх ухнем, еще раз ухнем! — командовал тысяцкий. На выдохе дружно били в дубовую преграду. И дверь поддалась, видно была источена за долгие годы короедом. Вдруг земля затряслась, и крыша землянки осыпалась вниз.
— Убились! — закричали ополченцы.
Все кончено, погребено под землей, бревнами, и снегом. Ярец еще не верил что вот и все, нет больше друга, а варяг и вправду стал ему другом, смелый, бесхитростный, молодой. Два воина из дружины князя, ринулись в эту кучу бревен, и стали разбирать завал. Не с середины, с края. Мужики — ополченцы, стали помогать, хотя кое-кто и ворчал «что дело пропащее».
Северин очнулся, в голове тумана как не бывало. «Отстал, колдун проклятый», — обрадовался варяг. Воину повезло, бревна от наката сложились в скворечник со скошенной крышей. Сохранилось небольшое пространство над головой и воздух. Северин попробовал поднять руку, бревна зашевелились. Морозный дух проникал тонкой струйкой, на лицо осыпалась земля, прелая листва, и щепки.
— Меч, меч мой где? — Огорчился варяг, даже не думая выживет ли, найдут ли. Правый рукав набух от крови, волосы на голове слиплись, но главное — это свобода и спасение от морока волхва — язычника.
Северину было хорошо, будто он плыл на драккаре, слегка покачиваясь на волнах, корабль убаюкивал, дарил ощущение надежности и вселял надежду на спасение. Кругом был туман, но страха, потеряться или заблудится, не было.
Он расслышал свейскую речь, подумал, что путь его окончен. Он перешел черту между мертвыми и живыми. Чертоги Вальхаллы не примут, он погиб не с мечом в руке, будет он скитаться по подземелью вечно.
«Один, прощай, я буду черпать силу духа не в тебе! Есть истинная вера и единый бог. Ему вверяю себя, и душу свою, и тело. Отныне отдам жизнь за его заповеди, чем обрету царствие небесное». И Северин стал шептать молитву «Отче наш».
Вдруг в глаза ударил солнечный свет, и Северин в золотом ореоле увидел не Бога, как ожидал, а лицо земляка — варяга.
Обратно всю дорогу Северин спал. К сломанной руке, разрезав рукав, привязали дощечку, туго обмотали полотном. Кость сломана внутри, а кровь на рукаве от содранной вместе с мясом кожи. Меч рядом лежит, не достался врагу.
Когда просыпался попить горячего бульона, заметил, что воины — ополченцы косятся на него. Все разъяснилось на привале. Ярец отдал другу чистую рубаху, и меховой жилет. Испорченные кровью вещи варяга сожгли в костре. Ополченцы подходили по двое или по трое и щупали Северина. робко, будто он болен проказой.
— Да, живой он, дурни стоеросовые! — Ругался на воев, тысяцкий. — Вон рана сукровицей сочится, глаза в темноте не светятся.
Вот все и разъяснилось. Думали мужики, что он у чуди побывал и выжил, а значит, сам чудью стал.
Когда добрались до торгового тракта, повстречали на пути часовенку. Северин на дрожащих ногах, все же много крови потерял, зашел, крестясь в небольшой деревянный сруб, вытесанный башенкой. Икона, стоящая на аналое потемнела от времени, но лик Богородицы и младенца Иисуса, будто изнутри сиял светом. Из украшений только вышитое полотенце. Встал Северин на колени и перекрестился, народу в часовню набилось не продохнуть. Все видно ждали грома небесного или что на варяга корчи нападут, то есть бесы.