Остановился, перевел дух, опершись спиной на молодую ель, выставил пред собой свой славный меч. Оживший идол Перуна, а может и вправду сам бог язычников, снова занес меч. Северин не стал ждать, когда он опустится на его голову.
До головы и шеи врага не достать, а ноги вот они, в золотых сапогах, а между кольчугой и сапогами, где внутренний сгиб колена, как раз можно дотянуться до сухожилия. Он побежал думая о том, чтобы не поскользнуться, обогнул идола сбоку, вот уже и шпоры со звездочками на пятках сапог. Северин нырнул под золотую кольчугу, и рубанул под коленом, сначала правой, потом левой, ноги. И еще, и еще. Потом стал отступать. Ничего не происходило, поганое идолище стояло на ногах.
— Сражайся или умри!
Идол стал медленно разворачиваться к воину, и Северин отчего — то вспомнил Эрика, а вдруг и ему страшная смерть уготована, без рук и ног, медленно и мучительно больно, расставаться с жизнью.
— Сражайся или умри!
Северин кинул меч как копье, целясь как можно выше. Меч полетел, сверкая рунами, и был он мал, как иголка у мастерицы, так был огромен идол. Вот вонзился между звеньев кольчуги, проник внутрь. А что там за кольчугой? Дерево? Живая плоть?
Проша целая вечность, идол все так же медленно поворачивался к варягу. Теперь он перехватил меч двумя руками. Еще немного и рассечет противника пополам.
И тут, случилось! В весеннем небе прогремел оглушительный гром, ослепительная молния, ударила с неба прямо в Перуна, и он загорелся! Упав на колени, истлевая в ненасытном пламени, осыпалась пеплом, и шелом, и кольчуга. Кровь лилась на снежный наст, огромная огненная лужа крови. Снег и лед начали таять, обнажилась земляная корка и стала жадно впитывать в себя алую жижу. А идол исчез! Все в ужасе замерли.
Северин и для себя ждал яростного огненного знака. Но не гремел гром, не сверкали молнии, на небе занималась заря, дарующая новый день и жизнь.
В оттаявшей земле вдруг показался росток, он рос, тянулся к солнцу, что еще пряталось за деревьями. Вот и листья распустились, и бутон набух. А еще через мгновение раскрылся алый цветок, зажегся багряным пламенем. Он сиял ярко, как солнце, вся поляна озарилась этим животворящим светом. Но длилось это всего три удара сердца.
— Перунов цветок! — прошептали язычники.
Северин смело подошел к цветку и вырвал его с корнем.
Земля пошла ходуном, завыл в верхушках сосен ветер, что — то неведомое застонало и заулюлюкало в лесу. Стебель цветка безжизненно повис на ладони варяга.
А он вдруг осознал, что земля вокруг стала, как слюда, почти прозрачна и под ней видны жилы рудные, и горшки, с монетами закопанные под одной из сосен. Северин услышал и понял голоса птиц, они пели: «Весна красна, весна пришла». Выли волки — «чую кровь, славная будет охота, столько людей и без ножей». Медведи недовольно бурчали в берлоге, требуя продолжения сновидений.
Все это пронеслось в голове варяга. Он посмотрел на ладонь, она светилась ровным солнечным светом.
— Бери, бери, не отказывайся, — кто-то невидимый уговаривал брать клады,
— Ты самый мудрый, самый сильный, самый красивый, тебя будут любить девы от моря до моря.
Голова закружилась, будто он снова выпил в трактире медовухи.
— Это дьявол искуситель испытывает меня. — Понял Северин.
— Бери, все твое! — Земля од ногами заиграла радугой самоцветов, золотые гривны выскакивали из-под земли.
Язычники уже убежали, он остался на поляне один. Северин поднял голову к небу.
— Господи, укрепи меня в вере моей.
Бросил Перунов цветок наземь, тот загорелся костром и тут же потух. Широко перекрестившись, варяг шагнул к елям, те расступились, и оказалось, что из леса есть тропинка, и ползти не надо. Северин ухмыльнулся и зашагал к корчме.
Уже там, седлая коня, он вспомнил, что мог спросить у лесных духов, где же любимая, жива ли?» Но видно слишком сильная волшба была у идола, про все забыл кроме боя.
Отсыпался, почти тря дня, сил не было, даже с ковша его поил Оглобля. Уверенный что хозяин перепил хмельного, лечил парным молоком, носил на закорках в баню, нянчился, как с малым дитятей.
Очнувшись и чувствуя себя, почти воином, Северин спросил парня: «Как тебя зовут?»
— Прошка Меньшой.
— Это ты — то меньшой? — удивился варяг.
— Дык, у меня брат старший, тоже Прошка, в один день родились только три зимы разница.
— Хочешь, Прохор я тебя ратному делу учить стану? — Северин прилаживал к поясу свой меч. Жена тысяцкого сшила гостю рубаху, жилет из рысьего меха, и штаны с кожаными заплатами.
— Нет, не хочу.
— Отчего? — удивлению Северина не было предела.