А веселье уже лилось через край.
То и дело кто-нибудь из наших излагал висы. То бишь хвалебные стихи[32]. Обычно – не слишком длинные. К примеру, сам ярл произнес такую:
Надо будет и мне освоить это искусство. Здесь оно в чести.
Ульфхам Треска затянул песню… Бас у него был диаконский, а глотка – почти как иерихонская труба. Стены, правда, не падали, но мусор со стропил сыпался.
Песню тут же подхватили. От рева десятков глоток вибрировали кувшины с пивом. Черноглазка крепко прижалась ко мне. Будь ее воля, она забралась бы ко мне за пазуху, как напуганный котенок.
Молодой Флоси лихо вспрыгнул на стол и принялся отплясывать что-то воинственное… Но его тут же, с гоготом, сдернули за ногу на пол…
– Пойдем, мой птенчик, – сказал я черноглазке по-русски.
Конечно, она не поняла. Но противиться не стала.
В моей каморке было довольно шумно. Тонкие перегородки дрожали от царящего в доме праздника.
В соседней норке любили друг друга. Очень громко.
А мы лежали тихонько. Мне было хорошо. Надеюсь, и девочке – тоже. Ну точно котенок. Свернулась клубочком, положила лохматую головенку ко мне на грудь, пригрелась и спит.
И плевать ей на вопли и грохот. Мне тоже было на них наплевать. Я наслаждался уединением. Эта маленькая клетушка была мне сейчас милей десятиком-натного отцовского коттеджа. Чтобы по-настоящему заценить такую норку, надо несколько месяцев подряд поспать на палубе драккара, где тебя подпирают со всех сторон добрые, только немного вонючие друзья, а пожелавшие отлить вынуждены аккуратно перешагивать через головы соседей. Причем в качку это «аккуратно» получается не всегда…
Я лежал, расслабившись, и моему телу, привыкшему к доскам палубы и береговым камням, это ложе из волчьих шкур казалось пуховой периной. И еще казалось, что оно чуть-чуть покачивается…
Я погладил малышку по узкой хрупкой спинке с трогательно выступающими позвонками… Она не проснулась, только вздохнула и прижалась еще крепче.
«Завтра выкуплю ее и оставлю себе», – решил я.
Мне было известно, что многие так делают. Купить какую-нибудь хибарку, поселить туда женщину, дать ей немного денег… И из похода тебя будет ждать какой-никакой, а дом, и в нем – твоя собственная женщина, а не шлюха из притона…
Утром нас разбудил Стюрмир. Бодрый, как скаковой жеребец перед забегом.
Заявился напомнить, что я обещал ему показать бросок.
Напугал мою девочку. Ну да я на ее месте тоже испугался бы. Наиболее похожим на Стюрмира в моем времени я бы назвал боксера Валуева. Если Стюрмир в чем-либо ему и уступал, то только – в росте. Да и то каких-то двадцать сантиметров.
Не стесняясь в выражениях (благо девочка плохо понимала речь северян), я растолковал любителю утренней гимнастики, куда ему следует идти и что там делать.
Стюрмир злорадно ухмыльнулся и пожелал мне утонуть в нужнике. Но – убрался. Своей цели он добился. Разбудил.
Впрочем, это не значило, что я тут же вскочил и побежал умываться. Еще с полчаса мы с малышкой ласкали друг друга, и нам было хорошо. Даже просто валяться в обнимку. Но это «просто» продолжалось недолго… Девочка так и таяла в моих объятиях. И еще – она была удивительно нежна. Пальчики легкие, как перышки…
Я был бы не прочь провести вот так хоть целый день, но следовало позаботиться о нашем будущем.
Для начала мы позавтракали остатками вчерашнего пиршества.
Потом я сходил к управляющему и попросил пару лошадок. От усадьбы до города не так уж далеко, но захотелось покататься.
Никак не могу привыкнуть к размерам здешних коней. Настоящие пони. Часок-другой мы катались по окрестностям. Проехались вдоль фьорда, перебираясь через овраги и ущелья по каменным и подвесным мостикам. Чертовски красиво. Лошадки совершенно не боялись высоты. Девочка – тоже. В седле она сидела по-дамски, боком, но очень уверенно. Не так уж она и проста, как показалось на первый взгляд. Вряд ли крестьянка сможет держаться в седле с такой грацией.
Впрочем, я не расспрашивал. Полагал, что у нас впереди масса времени, и предвкушал, как буду узнавать историю ее жизни постепенно и неторопливо. Так же, как сегодня утром познавал ее чуткое и нежное тело. Иногда нам попадались местные жители. Они не бездельничали, как мы, а занимались делом. Но я улыбался им, а они – мне. Я совершенно не разбирался во всех этих родовых значках, по которым здесь запросто определяли, какого ты рода и статуса. Однако на мне была куртка со знаками Хрёрека-ярла. Да и кони у нас были из его конюшни. Вдобавок оружие и украшения… Любой дан, у которого имелись глаза, моментально определял: перед ним человек из хирда Хрёрека-ярла. Все остальное не имело значения. Встречали здесь по одежке, так что можно было не сомневаться: в любом здешнем доме, поросшем сверху веселой травкой, меня примут со всем уважением. И на этой суровой земле, где любой бонд-землепашец управляется с боевой секирой и парусом не хуже, чем с косой и сохой, я был в большей безопасности, чем на улицах современных мне Москвы или Петербурга. Грозная тень Хрёрека-ярла, родича самого конунга, незримо стояла за моей спиной.