– Чепуха. Ты достаточно талантлива, чтобы в любое время заняться своей карьерой. Просто, тебе не хочется заниматься устройством нашей семьи.
Моника протестующе фыркнула и резко встала. Скрестив руки, она заговорила решительно и непреклонно.
– Говоря так, ты просто имеешь в виду то, что я не хочу заниматься тем, чем тебе в первую очередь хочется. Что-то я не слышала, чтобы ты решил отказаться от своего нового проекта. Почему твои желания, твоя карьера всегда значат больше, чем мои?
Марчелло тоже встал и, пройдя к молодой женщине вплотную, взял ее за руку.
– Но ведь взаимоотношения двух людей всегда строятся на компромиссе. Кому-то приходится уступать. Услышав этот аргумент, Моника сердито повернулась к собеседнику и бросила ему новый упрек:
– Марчи, а в чем и когда ты сам уступал?
– Ну, хотя бы в том, что три с лишним года ждал, пока ты все-таки решишься выйти за меня замуж, – тут же парировал он.
Моника кивнула и с иронией в голосе сказала:
– О, Боже! Какой же ты старомодный – настоящий ретроград.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что тебе для пущего авторитета требуется добродетельная маленькая женушка и семейный тихий очаг.
– Ну вот, теперь я должен буду слушать всякую ахинею о женском равноправии и прочей муре.
– Ахинею?! – возмущенно воскликнула она. На Марчелло, похоже, ее восклицание не произвело никакого эффекта, и он продолжал:
– Семья для меня, действительно, очень много значит, Моника, и я не виноват, что чувствую и думаю именно так, а не иначе. Если это старомодность – то я, в таком случае, горжусь этим качеством.
Она в отчаянии взмахнула руками.
– Неужели же ты не понимаешь, что, если даже я рожу тебе ребенка, он все равно не заменит тебе родителей и сестру. И твое чувство вины все равно будет преследовать тебя всю жизнь.
Это был удар ниже пояса. Замечание Моники касалось самых потаенных кровоточащих ран его души, оно выбивало почву у него из-под ног. Марчелло, взбешенный и потрясенный ее репликой, пробормотал какое-то проклятье и, резко развернувшись, направился к бассейну.
Моника горько пожалела о том, что не сдержалась и причинила боль любимому человеку. Она бросилась за ним, догнала и положила ладонь на его плечо.
– Извини, мне очень жаль…
После минутного замешательства, Марчелло повернулся к ней. По его глазам было видно, что в душе мужчины идет мучительная борьба между гневом и желанием быть понятым. Наконец, он со страстью в голосе, заговорил.
– То, что ты сказала, неправда! Я совсем не хочу найти замену своим родным или уменьшить чувство вины за то, что остался жить, создавая новую семью. Конечно, когда мои родители и сестра погибли в авиакатастрофе, я испытал страшное потрясение, мне до сих пор больно думать об их смерти. Но заменить их никто, никогда не сможет! Однако, мне сейчас тридцать два года, и я готов создать свою собственную семью. Я знаю, что именно этого хотели бы для меня и мои родители.
– Но почему же ты не хочешь понять, что я-то еще не готова обзаводиться семьей? – воскликнула женщина. – Почему ты не можешь подождать еще немного?
Лицо его исказилось, словно от боли, он потянулся к ней и коснулся пальцами ее щеки.
– Моника, я уже и так ждал слишком долго… Ты помнишь, когда мы познакомились?
– О, да!.. – прошептала она, и он, горько улыбнувшись, продолжал: – В ту самую минуту, когда я тебя увидел на премьере, в этом твоем чертовом черном, чертовски сексуальном платье, я уже знал, что ты именно та, кто мне нужен. Единственная, кого я рано или поздно попрошу стать моей женой.
Тихо, еле слышно, она взмолилась:
– Но, Марчи, это ведь только шесть месяцев! Всего шесть…
– А что потом? Разве потом не появится другая возможность, еще какая-нибудь причина, из-за которой мы по-прежнему не сможем быть вместе? Ты можешь сказать с уверенностью, что это последняя отсрочка?
Моника печально покачала головой.
– Нет, не могу. Но разве честно, что жертвовать приходится мне одной. Ведь это же мне придется отойти от всех дел, чтобы родить ребенка! Ведь это же моя карьера прервется, а может, и совсем прекратится…
– Так ты не хочешь, чтобы у тебя были от меня дети? – казалось, что он поражен до глубины души.
– Нет, то есть, да… ну, конечно, хочу, – в замешательстве торопливо согласилась она, но тут же добавила, – но не сейчас. В настоящий момент это будет слишком большой жертвой.
Марчелло провел ладонью по щеке подруги и печально произнес.
– К несчастью, дорогая, я не могу тебе родить ребенка. И если наше будущее представляется тебе таким мрачным, значит, ты, очевидно, не так уж сильно его и желаешь.
Моника ничего не ответила, и только на глаза у нее навернулись слезы.
А он, помолчав немного, спокойно спросил:
– Ну и сколько времени это будет продолжаться?
– Я не знаю…
– Но то, что мы имеем, так прекрасно! – взволнованно прошептал он, чувствуя, как уходит из его жизни что-то непередаваемо дорогое.
– Я знаю, – голос молодой женщины задрожал, – до того, как мы встретились, у меня было много парней, но ни одного такого, как ты… Я, правда, люблю тебя, Марчи…
– Но, очевидно, не достаточно сильно, – горько улыбнувшись, прервал он ее.
– Может и так, – кивнула она. – Хотя я бы очень хотела в будущем быть только с тобой. Но сейчас я не могу дать тебе никаких обещаний.