Кари шел и думал о том, что скоро, совсем скоро явится настоящая весна. Впрочем, она уже на пороге. А холодок – от снегов, которые тают, но никак не растают на горных вершинах, да от глубоких и длиннющих фиордов, откуда трудно выдворить остатки зимних морозов.
С каждым весенним днем все больше кораблей на море. И на север спешат, но это, наверное, не рыбаки. Для ловли рыбы еще немножко рано. Торговый люд торопится на север, везут южные товары, их можно продать очень выгодно, если опередить других. Корабли торговые легко отличить: они размерами превосходят прочие. Весельных пар – дюжина, а то и поболее, штевни почти одинаковые – носовые и кормовые, то есть мощные, вызывающе высокие. Такие суда мгновенно становятся разбойничьими – только пожелай. И паруса у этих особенные: прочные, на тугих и толстых канатах. И мачта немалая – и по высоте, и в обхвате.
У южан уже взыграла кровь по весне. Надоела им зимняя спячка, вот и не медля собираются в северные воды. Есть среди них и такие, которых юг больше не греет: натворил там что-нибудь и ищет теперь безопасного приюта на севере. И наоборот: если нашкодил на севере, то торопись изо всей мочи на юг.
Об этих странных людях Кари думает легко и весело. Они не очень понятны ему: зачем убивать, зачем бежать куда-то, неужели нельзя без всего этого?
Правда, многоопытный скальд Тейт утверждает, что нельзя. Такова, говорит, жизнь. Но кто делает ее, эту жизнь? Сами же! А потом – бегут. Потом дрожат возле каждого брода, каждого хутора. И спят с мечом дедовским или секирой…
Если спросить Кари, поменял бы он на что-нибудь свой отцовский двор и дом, он скажет: нет, не надо мне даже диковинных южных стран, где вечно светит жаркое солнце! Пусть будет со мною бедный, неказистый хуторок, этот фиорд… И еще – возможность хотя бы разок в неделю, хотя бы украдкой посмотреть на Гудрид! Не это ли истинное счастье?
Те корабли, которые плыли на юг, казались более ленивыми, чем те, которые торопились на север. Возможно, это шли в гости в близлежащие хутора. Может, им хотелось поговорить с людьми деловитыми и решительными о летних морских странствиях. Если собираешься на какие-либо острова, которые, говорят, лежат недалеко в море-океане, то, разумеется, надо сговариваться загодя. Тут нельзя терять времени. И корабли надо смолить как положено, и снастями запасаться – рыболовными и прочими, и товарищей подбирать себе по нраву, чтобы не в тягость друг другу. Одним словом, весна несет с собою не только тепло и свет, но и массу забот.
Там, где берет начало фиорд, Кари увидел людей. Они, должно быть, вытащили свой корабль из сарая, вытолкали поближе к песку, где были уложены сосновые бревна. На бревна эти поставили свою посудину и внимательно осматривали ее. На самом деле иначе как посудиной не назовешь его, этот корабль, весел на нем всего шесть пар, штевни небольшие, от киля до борта – не выше человеческого роста. На таком только и ходить по фиорду, но не по морским бескрайним просторам.
Так полагал Кари.
А вот Соти, сын Скаллагрима, который был не самым ближним, но и не очень дальним соседом Кари, был другого мнения о своем кораблике.
– Каждый хвалит свой фиорд, если он даже и меньше речушки, – сказал Соти, повстречавшись с Кари на берегу. – Это известно. Но скажу тебе, Кари, если проконопатить этот корабль как следует да просмолить его на славу – полетит он, подобно птице над волнами. Подобно нырку, когда тот едва касается волн.
Кари обошел кораблик. Киль был отличный: высотой почти с локоть да и по ширине чуть ли не локоть. Такой дубовый, ухоженный, без глубоких ссадин и добротно окрашенный. И он легко – с кормы и носа – переходил в штевни. Ничего не скажешь – красив!..
– Ты прикинь себе, Кари, – продолжал Соти, который был старше своего собеседника. – Вот сидят у бортов по шесть молодцов, один черпает воду, еще один у руля, да трое на корме. Погляди, сколько рыбы может принять наш красавец. Но если кто позарится на наше добро – тому не поздоровится. Дюжина мечей, дюжина секир, копья, которые хранятся вон в том месте, – все это отобьет охоту любому берсерку.
Соти очень хотелось представить свой корабль в лучшем виде, точно он собирался продавать его. Товарищи Соти были заняты своим делом: осматривали сети, стругали тесаками бревна, волокли из сарая на солнышко, на теплый песок толстенные канаты…
– Послушай, Кари, давай отойдем в сторонку и посмотрим на него.
Они подвинулись чуть ли не к самой воде: отсюда хорошо был виден весь кораблик – от штевня до штевня.
– Ты погляди на киль… Его делал мой дед. Сейчас он лежит в тяжком недуге. Но когда-то он был мастер по корабельной части. Он сам выбирал дуб, который пускал в дело. Он говорил: «Первое в корабле – это киль». Что такое корабль без киля? Это все равно что человек без ног. Понял меня?.. А еще любил говорить мой дед: «Душа человека – его корабль. Что такое человек без настоящего корабля?»
Потом они встали со стороны кормы. Присели на корточки, чтобы лучше очерчивались корабельные бока.
– Присмотрись, Кари… Что такое в сравнении с этими боками лошадиные? А? Даже если это лошадь бешеного берсерка? Потом, видишь, от этого места к бортам остов сужается? Чуть-чуть… А у самых уключин – вдруг расширяется. Как у хрустального бокала, сработанного далекими южанами. Посмотри хорошенько, что напоминают тебе эти линии? – Соти показал на левый и правый борта.
– Лук, у которого натянули тетиву…
– А еще точнее?
– Котел для варки мяса?
– Фу! Это ты чего-то загнул… Подумай, подумай получше…
Кари думал, тер себе подбородок…
– Ладно, скажу, – пожалел его Соти. – Эти бока, весь этот остов при взгляде с кормы напоминает чудесные бедра ядреной красавицы…
И торжествующе посмотрел на Кари синими, как само море, глазами…
Кари немного растерялся. Во-первых, это не очень понятно, а во-вторых, не кощунственно ли сравнивать это бездушное судно с бедрами красавицы?
– Ты в этом деле ничего еще не смыслишь, – снисходительно сказал Соти. – Но что ты скажешь, если узнаешь, что на этом корабле я скоро уплыву туда…
И Соти показал на запад. Показал на море, нет – далеко за море.
Кари не то чтобы обомлел, но на мгновенье замер: шутит, что ли, Соти?
– Нет, – сказал Соти. – Я говорю сущую правду. И я буду не один. А этот красавец себя еще покажет!
Кари долго стоял на месте, прежде чем продолжить свой путь вдоль берега тишайшего нынче фиорда…
V
Он увидел ее издали: она стояла посреди зеленой лужайки вся в белом, вся залитая солнцем. Лодочка Гудрид, на которой она приплыла на этот берег, стояла, уткнувшись носом в песчаную отмель.
Что делала Гудрид? Молилась О́дину? Любовалась высоченной сосной? Глядела в небо? Но что там, в небе?
Они не уславливались о встрече. Просто эта лужайка была ее излюбленным местом. Здесь всегда было солнце, если только оно светило на небе и его не заслоняли тучи.
Кари приходил сюда и поджидал ее. Или, придя, уже находил ее здесь. Вот так, как нынче.
Он шел, не хоронясь за кустами. Шел по гальке, шел, хрустя крупным песком, который попадался под ноги. Она стояла к нему спиной, и казалось, что вот-вот растает, как лесное видение, – так легка, так воздушна эта Гудрид!
Когда Кари подошел совсем близко, она обернулась и улыбнулась ему. Точно ждала его на этом самом месте, точно видела его издали так же, как видел ее он.
У него вовсе запал язык – не сказал даже «здравствуй». Он только видел ее улыбку, только ее губы, красные, подобно клюквенному соку, только зубы, чуть обнаженные и очень похожие на снежинки в январские морозы, когда они сверкают под лунным голубым светом.