Люди считали скальда человеком обиженным судьбой и ворчливым вследствие этого. Он якобы склонен был видеть вокруг больше дурного, нежели приятного, радостного. А существа, к которым принадлежал он сам, то есть людей, почитал обреченными на вечные заботы и жалкое прозябание. Для этого у него, по-видимому, имелись достаточные основания. Может быть, он знал лучше и больше других?
Был ли он женат когда-нибудь, имел ли детей, где его близкие? Кто мог ответить на эти вопросы, если сам скальд хранил по этому поводу полное молчание. А если кто и спрашивал его об этом – переводил разговор на другое или просто проглатывал язык, и от него нельзя было добиться ни единого слова. Жил он бобыль бобылем. Все решили, что взялся Тейт из ниоткуда и уйдет в небытие так же незаметно, как и появился.
В глубине души он завидовал тем, кто младенческими глазами смотрел на окружающее, кто верил в добро и обещал посвятить все свои силы борьбе со злом. Скальд не мог не сравнить их со слепыми котятами, хотя, наверное, подобное сравнение было и грубым и односторонним, не учитывающим многообразие и сложность жизни, о которых любил поговорить сам Тейт. Воплощением наивности и доверчивости был для него Кари. Он верил слову и не мог понять, как это человек причиняет зло себе подобному. А ведь именно об этом без конца толковал ему скальд.
Это была чистая душа, подобная гладкой поверхности, на которую следовало нанести некие письмена. И в зависимости от этих знаков и пошел бы жизненным путем молодой человек. В этом скальд был совершенно убежден. Конечно, хорошо слагать стихи и петь их, хорошо сочинять нечто поражающее воображение. Но еще лучше слепить душу невинную, да так, чтобы обладающий ею вышел бы человеком добрым, полезным для всех. Совесть его должна быть чиста и прозрачна, как лесной родничок, как капля, стекающая со льдинки в теплый весенний день.
Тейт понимал, что такому – почти идеальному – человеку трудно, очень трудно жить среди обыкновенных людей, но чем больше будет хороших, тем лучше! При всех обстоятельствах не надо пасовать перед негодяями, перед разбойниками, перед людьми с испорченной душой.
Кари молча глядел на гладкую, уснувшую поверхность воды. Сегодня она была особенная, как бы слюдяная. Да и сам он казался нынче особенным. Может, оттого, что думал о приятном. О ней. О Гудрид. Что она делает в это мгновение? Думает ли о нем? И что думает?.. А впрочем, почему она должна думать именно о нем? Может, Фроди или Эгиль уже заняли свое место в ее душе?
– Они были у меня, – рассказывал скальд. – Явились неожиданно. С подарком. Закатили пирушку. Еды разной, браги и пива понавезли. Ели и пили. Угощали меня особенно рьяно. Словно я конунг.
– Заявились в гости?
– Да еще как! Целого оленя притащили. Бочонок браги. Бочонок пива! Ешь и пей!
– Что же это они? Отчего вдруг такая любовь?
– В том-то и дело! Я долго спрашивал об этом себя. Потом выяснилось, что Фроди приглянулся мой меч. Дедовский меч. И он вымолил его у меня. Правда, сделав при этом ответный подарок. – Скальд показал молодому человеку перстень на левой руке.
Кари залюбовался золотой штучкой с диковинным камнем. Это было какое-то одноглазое живое чудо.
– Я ничего подобного не видал, – простодушно сказал Кари.
– И я, – сказал Тейт.
– И ты отдал меч?
– А что бы ты сделал на моем месте?
– То же, что и ты.
Тейт сказал:
– Что было – то было. Меч – у Фроди, перстень – у меня. Мы вроде бы подружились. Но все это мне не по душе. Скажи мне, Кари, о чем ты говоришь с Гудрид?
– С кем?
Кари вроде бы оцепенел от неожиданности.
– Да, да, с Гудрид.
– Ни о чем.
– Как это – ни о чем? Ведь если ты наедине с девушкой, то что-то говоришь и что-то отвечает она. Или наоборот. Вот я и спрашиваю: о чем вы говорите между собой?
Кари стал вспоминать.
– Ну, о погоде…
– Так.
– О цветах.
– Каких это цветах?
– Которые на лужайке растут.
– И это все?
– Может, о птичках еще, которые поют весной.
Кари говорил истинную правду.
– Так чего же надо от тебя этому Фроди? Ведь он предупреждал тебя…
– Предупреждал.
– И что же?
– Это дело мое. У каждого человека есть свое дело; у Фроди – свое, у меня – свое.
– Ты так думаешь?
– Да.
И это тоже была истинная правда.
V
– Я видел сон, – сказал скальд. – На ту пору ты плавал на севере. Помню как сейчас: выходит из моря некий мужчина. Не молодой и не старый. Идет прямо ко мне. А я сижу на пенечке. Я даже могу указать тебе это место. Недалеко от твоего двора. Можно сказать, что все было как наяву. Все вокруг знакомо, а вот мужчину того не узнаю. Вроде бы где-то видел, а где – не ведаю. Выходит, стало быть, из моря – и прямиком ко мне. Не сказав даже «здравствуй», начинает свою речь… Не начинает, а как бы продолжает ее. Словно мы только что беседовали и кто-то прервал нашу беседу. «И тогда, – говорит, – мы закинули сети. А когда закинули – Кари вдруг прыгнул за борт. Будто увидел особенную рыбу в воде. Мы ему протянули весло, а он не стал за него хвататься. Наверное, решил утонуть. Но не тонет…» И на этом месте незнакомый мужчина присел на корточки и принялся чертить пальцем на песке какие-то знаки. «Вот это, – говорит, – Кари, а это – сети. Сейчас я покажу наш корабль…» И проводит две линии. Жирные. Большим пальцем. А до этого – чертил мизинцем. А на меня совсем не глядит. Уперся взглядом в самый песок. «Мы кличем его, – говорит, – а он плывет себе. И в ус не дует. А потом – исчез, растаял, словно лед в теплой воде». – «Что же это, – спрашиваю, – выходит, погиб Кари?» – «Да, – говорит, – выходит почти так». И сам на моих глазах тает, точно лед в теплой воде… Я проснулся. Думаю: что за сон? Что означает? Но ни тогда, ни сейчас не нахожу ответа.
Кари тем паче не может найти ответа. Сон как сон: немного странный, немного страшный. Вроде бы ничего особенного.
– Как видишь, не погиб, – говорит Кари и смеется.
– И даже в воду не падал?
– Отчего же не падал? Разок-другой искупался. Поневоле, конечно. Но тонуть не думал. Слишком холодная была вода.
А скальду не до смеха. Не понимает молодой человек, какая туча собирается над его головой. А что она собирается – в этом нет никакого сомнения. Неспроста предупреждали Кари. Неспроста вели разговор о нем Фроди и Эгиль. Они не отступятся, ежели положили глаз на Гудрид. А этот меч, который выпросил Фроди у Тейта, может обрушиться на голову Кари. И очень просто. Кто-то должен вмешаться: или отец Кари, или сам Тейт. Пожалуй, лучше Тейту.
– Мне сон не нравится, – говорит скальд. – И напрасно ты не принимаешь его во внимание.
– Принять во внимание? Как? Что я должен сделать?
– Самое простое – это оставить Гудрид.
– Как это оставить?
– В покое. Отойти от нее. Не ходить на зеленую лужайку. Забыть о ней.
– Этого Эгиля, – говорит Кари, – я не боюсь. И Фроди – тоже. Я никого не боюсь. Есть люди, которые всегда боятся. Это те, которые никого не любят и любить не могут. Они не живут, а только существуют.
Кари говорил столь твердо, что скальд был удивлен. Ведь бывает же так: живешь рядом, часто видишься, думаешь – знаю его. А на поверку выходит: не знал и не знаешь. Точно так же и с Кари. Смотрел на него Тейт, думал: молодо-зелено. А что получилось? Молодо? Да, верно. Зелено? Вовсе нет!.. Скальд слушал слова мужа отчаянного, мужа, идущего на все ради своей любви…