Бабушка широко улыбнулась своим воспоминаниям и продолжала:
– Потом Скегги веселился. Вышел во двор, чтобы немножко остудить голову после бессонной ночи. И с ним были другие мужчины. Все они пили брагу, а Скегги говорил: «Вот теперь я настоящий человек, потому что есть у меня потомство! Дочь будет в мать – такой же красавицей, а ежели в меня, то и тогда не станет она хуже от этого. Не так ли?» Мужчины поддакивали ему, и было у них большое веселье. Скегги поклялся, что будут у него и сыновья, что он вырастит их, если даруют боги воду и пищу, и некоторый достаток. Вот что говорил Скегги! А брат Флоси сказал ему так: «Больно ты, брат мой, размечтался. Давно ли у тебя амбар наполнен хлебом? Ты разве не голодал? Не холодал? Учти: на свете есть такая плохая штучка – недород». – «Нет, – возражал Скегги, – что было, то больше не повторится». Сосед сказал ему: «Скегги, не забывай тех, которые живут в глубине фиорда». А жили в глубине фиорда братья-головорезы из рода Лютинга. Это были бешеные волки-берсерки. Не так улыбнись им, не так скажи слово – живо проткнут грудь или голову расколют, как полено. И как полено – топором! Такими уж они были… Обо всем переговорили Скегги, брат его и соседи. С трудом успокоились. Далеко за полдень. Скегги пошел спать, велев еще раз показать ему крошечную Гудрид. Отец смотрел на нее с нежной улыбкой. Я об этом сказала своей дочери, и она чуть не плакала от радости.
Таков был рассказ бабушки маленькой Гудрид, дочери Скегги. Об этой старухе дальше не будет речи.
IV
Если смотреть на горы, почти всегда покрытые снегом, и плыть в глубь фиорда, то по правую руку будет усадьба родителей Гудрид, а еще выше, но по левую руку, жил некий скальд по имени Тейт, сын Скарпхедина. Ему исполнилось пятьдесят зим. Бороду носил длинную, и волосы были густые-густые, чуть потемнее бороды. Из-под лохматых бровей глядели два острых как шило глаза. Казалось, попадись им на пути – и они пронзят тебя насквозь.
Скальд жил один. Мало кто знал о нем что-либо достоверное. А сам он не любил болтать. Кажется, Тейт жил бобылем всю жизнь. Любил ли он кого-нибудь из женщин? Этого не знал никто. Где его родители, откуда берет начало его род? И этого никто не знал.
Пищу добывал сам – рыбу всякую или дичь. Ягодами питался. А хлеба не сеял. И коров не держал, как и прочую скотину. Дом, который поставил в двух шагах от воды, содержал в чистоте, вовремя менял кровлю или подгнивший столб. У него была одна комната – порядочная, довольно просторная – и две каморки. В одной из них была постель, грубая, как в шалаше в горах у охотников.
Тейт был большой мастак по части добывания самородного железа из болота и делания из него всякой всячины. Занятие это было не из легких, и требовалось нечто серьезное, чтобы подвигнуть Тейта на добывание железа или ковку его. Впрочем, все кузнечные приспособления всегда находились у пего в должном порядке и полной сохранности.
Тейт знал многое и видел далеко. Сквозь воду, сквозь камни и дерево видел. На это у него был ум соответствующий, были знания и великая тайная сила в сердце.
О нем еще будет многое сказано в этой саге.
V
Может, сам великий О́дин, восседающий на небе, подслушал давний разговор во дворе Скегги. Ибо рассудил так: пусть старший сын Лютинга, сына Эйвинда, по имени Ульв на переправе через ручей, что втекает с востока в фиорд, повстречает Фроди.
Ульв ехал на лошади то ли с охоты, то ли на охоту. Это теперь уже не столь важно, ибо то, что последовало за этим, имеет большее значение для повествования.
Это был молодой человек во цвете лет и сил, красивый лицом и телом. Был у него лишь один недостаток: немного заикался. Но заикание это даже шло ему, придавая его речи некий младенческий оттенок – непосредственность и добродушие, что ли. На самом деле ничего похожего на добродушие в нем не было и в помине. Ульв был свиреп, точно голодный волк в поисках пищи.
Фроди на ту пору ловил форелей на быстрых и мелких перекатах ручья, который так и назывался – Форелевым.
С виду этот самый Фроди был некрасивым. Его сутуловатость наводила на мысль о том, что какая-то болезнь подтачивает его изнутри. Но так могло показаться только с первого взгляда. Присмотревшись к нему, понаблюдав за тем, как он бил крупных форелей, опытный человек сказал бы: «Упаси меня, великий Один, от нечаянной встречи с ним в темном бору!..»
Подъехав к переправе, Ульв увидел этого самого Фроди. И посудину со свежей рыбой увидел. Он сказал:
– Здравствуй!
Фроди ответил тем же. Ульв сидел на лошади и смотрел сверху вниз. Долго и молча смотрел. Это пришлось не по нраву рыболову. К слову, они были одногодки, на пороге двадцать первой зимы.
– Что это ты уставился на меня?
Ульв промолчал.
– Глухой? – спросил Фроди.
– Да, глухой, – сказал Ульв. – Причем настолько, что хочется оказаться поближе, чтобы получше услышать твои слова.
– Что же, я жду, подойди поближе.
Ульв сказал:
– Ты не совсем правильно понял. Ульв, сын Лютинга, сына знаменитого Эйвинда, желает, чтобы ты сам подошел к нему.
Нельзя сказать, что это разговаривали между собою дети. И тем не менее странно было слушать задиристые речи человеку воспитанному и степенному. Потому что речи эти скорее были детские…
– Может, тебе хочется помериться со мною силой? – спросил Ульв.
– Ты наконец угадал.
Глаза Ульва стали красными от ярости. И это понятно: он был сыном берсерка и сам был берсерк.
– Как же мы будем биться? И когда?
Фроди сказал, что это все равно, что это не имеет для него никакого значения.
– На конях или пешими?
– Тоже все равно.
Ульв задумался. Пока он сидел в раздумье, этот Фроди бил себе форелей, подвернувшихся под руку. Делал он это очень ловко.
Ульв зарычал:
– А знаешь ли ты, Фроди, на чьей земле рыбу ловишь?
– Знаю.
– И что же ты скажешь?
– Скажу, что слишком ты молод, чтобы судить, где чья земля.
– И это все?
– Все.
Фроди казался спокойным, и это еще больше злило Ульва.
– Эй, – сказал Ульв, – приходи сюда завтра в это же самое время. Прихвати меч и копье. Посмотрим, повезет ли тебе так же, как в рыбной ловле.
Фроди молча кивнул и продолжал свое дело.
Ульв тронул лошадь, та ступила в поток и обдала брызгами рыболова. Разумеется, это было оскорбление, и Фроди поклялся проучить Ульва.
VI
Фроди явился домой с хорошей добычей. Уже стемнело, когда поставил ношу у входа. Братья сказали, что дело не столько в счастливом случае, сколько в умении Фроди и его опытности.
И женщины осмотрели прекрасную форель и принялись потрошить ее. Огонь разгорелся ярко, и вскоре запахло ароматной жареной форелью.
Мужчины сели по одну сторону, а женщины напротив – их было видно сквозь пламя. Ужин получился на славу. Тому немало способствовали и брага, и чудесная родниковая вода на женской половине трапезы.
Когда вечеря подходила к концу, Фроди сказал словно бы невзначай: