- Пусть это будет для тебя уроком! - сказал я, выплевывая кусочек контракта вместе со сгустками крови. - Играть в азартные игры грешно. Билл, у меня в кармане лежат часы. Возьми их и сделай ставку на то, что я уложу этого скандинава за три раунда.
На шестой раунд я вылетел как тайфун. "Пускай после матча, когда Ярссен все расскажет, меня побьет толпа, - думал я, - зато сейчас я отведу душу".
Наконец-то я встретил соперника, который не только хотел, но и был способен противостоять мне и бился почти на равных. Хакон был гибок как пантера и крепок как пружинная сталь. Он обыгрывал меня в скорости и почти не уступал мне в силе удара. Мы бились в центре ринга, отдавая схватке все силы.
Сквозь багровый туман я видел, что глаза Хакона горят неземным огнем. В нем пробудилось неистовство его предков, викингов, а меня охватило безумие битвы, свойственное ирландским воинам, - мы бросались друг на друга как тигры.
Лихорадочно мелькали перчатки, звук мощных ударов по корпусу был слышен даже в дальних уголках зала, а от сильных ударов в голову брызги крови разлетались по всему рингу. За каждым ударом чувствовалась мощь динамита и жажда крови! Это было испытание на выносливость. С ударом гонга нас пришлось силой разнимать и растаскивать по углам, но в следующем раунде мы продолжили схватку в том же духе, будто нас и не прерывали. Мы осыпали друг друга шквалом молниеносных ударов, то поскальзываясь на собственной крови, то падая на пол от мощнейших ударов противника.
Публика безумствовала, издавая лишь нечленораздельные крики. Наш рефери был удивлен и сбит с толку. Он вел отсчет то по-датски, то по-шведски, то по-норвежски, сбиваясь с одного языка на другой. И вот, когда в очередной раз я оказался на полу, Хакон, тяжело дыша, покачивался, держась за канаты, а Ярссен в недоумении стал отсчитывать мне секунды. Сквозь наплывающий дурман я узнал язык. Судья считал по-испански!
- Ты никакой не норвежец! - выдавил я, уставившись на него мутным взглядом.
- Четыре! - выкрикнул он, переходя на английский. - Я такой же норвежец, как ты швед! Пять!
Человеку надо что-то есть. Шесть! Я бы не получил эту работу - семь! если бы не прикинулся норвежцем. Восемь! Я - Джон Джоунз, водевильный суфлер из Сан-Франциско. Девять! Не выдавай меня, и я тоже тебя не выдам.
Прозвучал гонг, и помощники развели нас по углам. Я взглянул на Хакона. Сам я был здорово разукрашен: рана на ухе, разбитые губы, глаза наполовину заплыли, нос сломан, но для меня это обычное дело. У Хакона, за исключением подбитого глаза и нескольких ссадин, лицо оставалось почти нетронутым, зато его тело напоминало хорошую отбивную. Я сделал глубокий вдох и улыбнулся по-змеиному. Оставив мысли о Старике и липовом норвежце-судье, я мог сосредоточиться на поединке.
С ударом гонга я ринулся вперед словно разъяренный бык. Хакон, как обычно, встретил меня оглушительными ударами слева и справа. Но я упрямо шел вперед, оттесняя его к канатам сокрушительными хуками по корпусу и в голову. Я почувствовал, что он сбавил темп. Нет такого человека, который способен биться со мной на равных!
Словно тигр, чувствующий добычу, я удвоил силу ударов, и публика с криками встала, предвкушая скорый конец. Почти прижатый к канатам, Хакон предпринял последнюю яростную попытку наступления и на какое-то мгновение остановил меня, осыпав градом отчаянных размашистых ударов. Но я лишь упрямо встряхнул головой и, несмотря на шквальную атаку противника, снова пошел вперед, нанося мощнейшие удары правой под сердце и серию левых хуков в голову.
Человек из плоти и крови не может выдержать такого! Хакон рухнул в нейтральном углу ринга под градом правых и левых хуков. Он попытался встать на ноги, но даже ребенку было ясно, что ему конец.
Какое-то время рефери колебался, но потом поднял мою правую руку, и тотчас толпа моих шведских и норвежских болельщиков устремилась на ринг и сбила меня с ног. Я увидел, как датчане понесли Хакона в его угол, и попытался было пробраться к нему, чтобы пожать руку и сказать, что он самый отважный и замечательный боец из всех, с кем я встречался, - и это была сущая правда, - но тут мои ошалевшие поклонники водрузили меня и Майка на плечи и словно особ королевской крови понесли в раздевалку.
Сквозь толпу пробилась высокая фигура, Муши Хансен схватил мою руку в перчатке и заорал:
- Мы гордимся тобой, приятель! Мне очень жаль, что датчанам пришлось проиграть, но после такой драки какая может быть обида. Я не мог остаться в стороне. Ура нашей старушке "Морячке", самому крутому судну всех морей!
Тут передо мной возник шведский капитан, выступавший в роли зазывалы, и закричал по-английски:
- Может быть, ты и швед, но если это действительно так, то ты самый необычный швед из всех, что я встречал. Но мне на это наплевать! Я только что видел величайшее сражение со времен победы Густава Адольфа над голландцами! Да здравствует Ларс Иварсон!
И тут все шведы и норвежцы подхватили:
- Да здравствует Ларс Иверсон!
- Они хотят, чтобы ты сказал речь, - объяснил Муши.
- Хорошо, - согласился я. - Это есть самый счастливый момент моя жизнь!
- Громче, - подсказал Муши. - Они так шумят, что все равно не разберут твоих слов. Скажи что-нибудь на иностранном языке.
- Ладно, - снова согласился я и заорал единственные иностранные слова, пришедшие мне на память. - Parleyvoo Francais!* Vive le Stockholm!** Erin go bragh!***
______________
* Вы говорите по-французски? (Искаж. франц.)
** Да здравствует Стокгольм! (Франц.)
*** Ирландия на все времена! (Гэльск.)
Они заорали громче прежнего. Боец остается бойцом на любом языке!