У дверей фургона Джим оставил ее.
— Мне нужно кое-что сделать перед открытием шоу, — сказал он. — Если проголодаешься, есть суп в банке. Кстати, как насчет того, чтобы привести в порядок жилье? Только экономнее с водой — ее в баке на самом дне.
И он исчез, прежде чем Викки успела спросить о половой тряпке и щетке.
В свете дня фургон казался еще грязнее, чем ночью. Викки перекусила теми же черствыми булочками, запила холодным кофе и невольно вспомнила завтраки, которыми ее потчевал повар Сен-Клеров: охлажденные фрукты на хрустальном блюде, ломтик ветчины и яйцо-пашот, слоеное печенье…
Открыв чемодан, она положила на полку свитера и белье, а оставшуюся одежду прямо в чемодане запихнула в уже переполненный чулан. Джим поручил ей прибраться в фургоне, вопрос теперь — чем это сделать?
Заглянув внутрь встроенного в стену шкафчика, Викки обнаружила там набор гаечных ключей и прочих слесарных инструментов, но ни веника, ни совка или щетки не нашла. Сзади открылась дверь; Викки обернулась, ожидая увидеть Джима, но перед ней стояла женщина.
— А ты кто такая, черт возьми? — требовательно спросила вошедшая. Молоденькая, но не по летам зрелая и полная, она была одета во что-то вроде мужских брюк для черной работы с ремнем и пряжкой, а из свитера так и лезли наружу большие груди.
— Я Викки, новая ассистентка Джима.
— Да ну? Теперь это так называется? И где же он тебя отыскал такую?
До Викки вдруг дошло, что она вовсе не обязана отвечать на вопросы.
— Джим скоро должен вернуться, — сухо сказала она.
— Как вам это нравится, а? Слушай внимательно: скажешь Джиму, что заходила Энни. Поняла? — И она удалилась, оставив в воздухе сильный запах духов «Вечер в Париже».
Викки вернулась к уборке. Собрав грязную одежду, она задумалась. Может быть, по мнению Джима, стирка белья — это тоже ее дело? Но если так, то где и как это сделать? Оставив белье, она все же нашла за дверями веник и вымела пол. Остаток дня заняло мытье посуды, чистка крохотного умывальника и стола, мытье пола, для чего пригодился кусок хозяйственного мыла и обрывок мешковины с самого дна чулана.
Окончив уборку, Викки критически осмотрела каморку. Результатом ее усилий, если не считать двух сломанных ногтей и покрасневших рук, стало лишь некоторое улучшение воздуха в помещении, но линолеум как был растрескавшимся и заляпанным краской и мазутом, так таким и остался.
Что ж, придется просить Джима, чтобы он купил более или менее приличные средства для уборки, а если хочет, чтобы она стирала его белье, ему сначала придется ей показать, как это делается. Она даже придумала объяснение-отговорку: мол, горничные в доме, где она работала прежде, никогда не имели дела со стиркой. Слава Богу, он не попросил ее что-нибудь сварить к его приходу — вот тут бы она точно опозорилась.
День кончался, а Джима все не было. Когда за окном совсем стемнело, Викки открыла банку с томатным супом и съела его холодным, поскольку боялась взорвать газовую плитку. Полистав засаленный ковбойский журнальчик, она отбросила его в сторону и включила маленький, видавший виды радиоприемник.
Джим вернулся поздно. Викки к тому времени уже успела забраться в постель и честно пыталась уснуть. Что-то насвистывая себе под нос, Джим поднялся по ступенькам, открыл дверь и громко выругался. Викки притворилась, что спит. По резкому аромату «Вечера в Париже» она поняла, что Джим пришел не один.
— Твоя новая подружка уже дрыхнет без задних ног, — саркастически произнес женский голос.
— Может, пойдем к тебе, Энни? — скучающе предложил Джим. — В любом случае я устал и хочу в постель.
— Нет уж, спи с этой своей заносчивой паразиткой. Раз ты завел дома «ассистентку» — пусть она тебя и ублажает, а с меня хватит. Морочь голову другим, а я найду себе парня получше. — Дверь с грохотом захлопнулась.
— Зря, — зевнув, пробормотал Джим, и Викки поняла, что он раздевается. Хотя Викки уже знала, что он спит нагишом, она не смогла удержаться и приоткрыла глаза. Он стоял к ней спиной, поправляя одеяло на кровати, и в слабых отсветах из окна Викки увидела длинный багровый шрам, начинавшийся у лопатки и заканчивавшийся у ягодиц. Другой шрам тянулся от левого бедра до икры.
Викки овладело чувство жалости — жалости, которой он все равно бы не оценил. Джим обернулся, и она быстро закрыла глаза. Задернув занавеску на окне, он улегся, а Викки продолжала молча лежать на матрасе, размышляя над своими проблемами.