— Я и она — большая разница. У меня море гордости, я готова была одна сражаться против целого мира.
— А по-моему, у этой девицы не хватает смекалки, иначе она давно бы ушла от своего собачника. Положа руку на сердце, такой женщиной я бы не стал восхищаться.
— Не знаю, что вам и сказать… Бог свидетель — я не в состоянии ей помочь. Меня только утешает мысль, что нашим детям тоже нужно пройти свою дорогу ошибок и заблуждений.
Мистер Сэм несколько секунд переваривал сказанное.
— Господи! Так это твоя Викки?! Какого черта она делает здесь?!
— Я не знаю всех деталей. Она, конечно, думает, что меня давно нет на свете. И я бы хотела, чтобы она и дальше так считала. — Лицо Мары исказилось от муки, а в глазах блеснули слезы. — Меня мучит желание открыться ей, мистер Сэм. Но этот ублюдок Сен-Клер вырастил внучку в убеждении, что ее мать была шлюхой, — а то и кем похуже.
— А почему бы тебе не рассказать ей все как есть?
— Ради Бога, не надо! Меня уже и Кланки замучила этим. Я не собираюсь ничего менять. Что было — то прошло, и нечего ворошить былое… Я бы и вам ничего не стала говорить, если бы не понимала, что вы однажды сами догадаетесь.
Глядя в ее полные страдания глаза, мистер Сэм хранил молчание. Может быть, она и права, и ковырять зажившие болячки — бесполезное и опасное дело… Тем не менее для себя он решил, что не спустит с девушки глаз. Рядом с грузовиком Джима Райли стоял фургон Нэнси Паркер, и ему, пожалуй, стоит договориться с Нэнси, чтобы она приглядела за девушкой и вызнала, в конце концов, что же происходит между нею и тем парнем.
За неделю пребывания в цирке Викки ни с кем, кроме Розы и Кланки, так и не завела знакомства. Дело было не только в том, что Джим контролировал каждый ее шаг, — она просто не находила общей темы даже для самого незамысловатого разговора с представителями местной публики. Нельзя сказать, чтобы они говорили на разных языках, но они здесь были у себя дома, а она — нет. Ее по-прежнему угнетали грязь и неудобства, связанные с бесконечными переездами. Особенно же раздражало отсутствие воды — это казалось просто оскорбительным. Она уже устала накладывать на лицо толстый слой косметики перед выступлением, чтобы в свете прожекторов зрители не заметили ее заживающих синяков; ее выводила из себя низкопробность и кричащая мишура, заменявшая в этом мире вкус и благородство.
А больше всего она устала от постоянной необходимости подстраиваться под настроение Джима, от непрекращающейся стирки его белья, от стряпни, уборки фургона, от необходимости спать с ним. Она понимала, что должна во что бы то ни стало найти способ покинуть его, но в то же время чувствовала себя ответственной за этого человека, ведь он по-своему любил ее. Вообще-то большинству женщин он казался исключительно привлекательным, и Викки не могла понять, почему же ей так противно каждое его прикосновение.
Она сидела на ступеньках фургона и сушила на солнце только что вымытые волосы. Чистоплотность — вот еще одна боль ее жизни. В доме у деда она привыкла расходовать горячую воду не жалея, два раза в день принимала душ и каждое утро мыла голову. Она спала на белье, менявшемся ежедневно, и ни разу ей не пришлось надевать белье, которое она перед этим хотя бы один раз надевала. А теперь Джим требовал, чтобы она довольствовалась жалкой струйкой воды, потому что держать бак полным, видите ли, слишком хлопотно.
Кто-то окликнул ее, и Викки чуть не подскочила от неожиданности: к ней обращалась женщина из соседнего фургона, жена акробата.
— Такое впечатление, что здесь, в Айронтоне, дела у нас пойдут ничего, — сказала женщина. Она была молодая, лет двадцати пяти, не то чтобы красивая, но живая и симпатичная. Кроме того, она была беременна, и, видимо, очень скоро должна была родить.
— Мистер Сэм вчера на вечернем представлении улыбался, так что все, надо думать, не так уж и плохо, — продолжила женщина. — Говорят, он решил задержаться здесь еще на неделю.
Викки улыбнулась собеседнице.
— Я каждый раз, когда выхожу на арену, держу пальцы скрещенными, — сообщила она.
— Мне давно хотелось спросить вас, не нужна ли вам какая помощь. Ведь вы, судя по всему, новенькая в этом деле. Я-то прекрасно знаю, как тяжело делать первые шаги в цирке. Если вам нужен друг — я к вашим услугам.
Викки была очень тронута. В чем в чем, а в дружбе она нуждалась как в воздухе.
— Благодарю вас… Вы очень добры, — немного смущаясь, сказала она.
— Как насчет стаканчика чая со льдом? Вы на солнце, кажется, совсем изжарились?
Викки колебалась: распитие чая с соседкой вполне могло подпасть у Джима под статью «шашни с посторонней публикой».