— Ты еще в полном расцвете сил, Мара, — сказала она своему отражению в зеркале. — Ты еще полна жизни, так не стоит ли тебе ею как-нибудь распорядиться?
— Опять говоришь сама с собой? — подала голос Кланки.
— А почему бы и нет? По крайней мере, я могу не сомневаться в интеллигентности собеседника.
Кланки фыркнула, и Мара обнаружила, что снова улыбается, — и хандру как рукой сняло. Однажды она сказала Кланки, что держит ее ради смеха, и в этом была изрядная доля истины. Мара почувствовала легкое угрызение совести, подумав о том, что Кланки наверняка осудит подругу, если та снова заведет себе любовника. Впрочем, мнение Кланки уже ничего не могло изменить. Итак, новый ассистент доктора Макколла — молодой, смышленый и чуткий. Он на пятнадцать лет моложе ее, но разве это имеет значение? Выходить за него замуж она не собирается — Боже упаси! Она видела его без рубашки, когда он объезжал коня, — великолепное тело! Она всегда питала слабость к мужчинам с хорошим телосложением, — а он ко всему прочему дарит ей многозначительные взгляды с тех самых пор, как месяц назад появился в труппе.
Кланки напомнила о времени, и Мара, спрятав под чалму выбившуюся прядь волос, подхватила большую вещевую сумку и пошла вслед за подругой.
«Завтра, — заверила она себя. — Завтра увидим, что у меня получится с этим молодым ветеринаром».
13
В любимом баре Джима уже погасили свет. Салун располагался поблизости от железной дороги, и большинство его посетителей, работники с железной дороги, были одеты в холщовые комбинезоны и кепки в серую полоску. В пропитанной запахом спиртного темноте Джим ощущал себя безымянным и даже если кто-то из зала и глядел в его сторону, — невидимым.
Он пришел сюда, чтобы напиться. Поскольку день был выходной, дел никаких не было и никакого резона оставаться трезвым тоже. Об этих треклятых собаках позаботится Викки — в конце концов, это ее обязанность. Пускай себе отмывает фургон от кала и запаха мочи. Он отдал ей нужные распоряжения, а коль скоро она не возмутилась и не стала спрашивать, куда и к какой чертовой матери он собрался, ему и карты в руки. Правда, он поймал ее безмолвный взгляд, как бы говорящий: ты для меня не просто ничтожество, а некая отрицательная величина, и как только представится возможность, я сделаю тебе ручкой — и поминай как звали.
И что же он тогда будет делать?
Он уже потерял ее. Он читал это в ее взгляде всякий раз, когда она не успевала отвести глаза. Он видел это по тому, как она вздрагивала и жалась к стене, когда он приближался слишком близко, по тому, как сжимались в нитку ее губы, когда он врубал на полную мощность радио, чтобы послушать кантри-музыку или репортаж с бейсбольного матча. Он ненавидел ее. Он любил ее. Он ненавидел и любил ее.
А ведь он был счастлив — насколько можно быть счастливым в такие времена — до того, как она объявилась в его жизни. Он вламывал, зарабатывал на покупку нового аттракциона, как вламывал всю жизнь: ведь ему не довелось расти в таком доме, в каком росла она, — в большом доме, похожем на отель, в окружении слуг; он не участвовал в престижных соревнованиях, не посещал привилегированных частных школ…
Она думает, что ее дед был суров с ней. Да это просто курам на смех! Она никогда не голодала, ее не били ремнем до такого состояния, когда перестаешь понимать, жив ты или мертв, ее не поливали бранью, от которой закладывало уши…
Конечно, она с самого начала потеряла своих предков. У него были и тот, и другой — а что толку? Ни один из них не одарил его хотя бы проклятьем от души. Будь его воля, он бы с радостью сменял их обоих тогда на тарелку нормальной еды. Его вечно подташнивало от заплесневелых хот-догов и апельсинового сока, из которых состоял ежедневный рацион.
День, когда он перерос своего старика и накостылял ему по шее, стал лучшим днем его жизни. Он до сих пор не мог удержаться от смеха при воспоминании о том испуге, который был написан на роже старого хрена. А что до мамаши — она всегда брала сторону дражайшей половины. Хоть они и дрались между собой как кошка с собакой, против всего остального света они выступали единым фронтом, и сын не был здесь исключением.
Когда он ушел из дому, дела у него, разумеется, пошли куда лучше. Он работал как проклятый, зарабатывал приличные деньги, которые в основном ухлопал на покупку своего первого аттракциона. А потом он начал копить на новый, а потом появилась она… и вся жизнь пошла вверх дном. Вонючие псы — и те предпочитают якшаться с ней, а не со своим законным хозяином. Как же ему не пить? Это она заставляет его пить! Сюсю-мусю, а сама задирает нос, стоит ему подойти поближе. Однажды заявила даже, что ему надо вымыться — сама же все время чистит перышки, словно вынуждена жить в одном помещении с прокаженным.