— Куда? — воскликнул со смехом Людовик XIV.
— Нет, серьезно, ваше величество; меня побуждают отправиться в эти края, и притом в такой решительной форме, что я, право, не знаю, как отказаться.
— Я не понимаю тебя, мой милый. Я знаю, правда, ты сегодня в ударе, но не спускайся с вершин поэзии в укутанные мглою долины.
— Если ваше величество соблаговолите меня выслушать, я больше не стану вас мучить.
— Говори!
— Помнит ли король барона дю Валлона?
— Еще бы! Он отменный слуга короля, моего отца, и, честное слово, собутыльник не худший. Ты говоришь о том, который обедал у нас в Фонтенбло?
— Вот именно. Но ваше величество забыли упомянуть еще об одном его качестве — он предупредительный и любезный убийца!
— Как! Господин дю Валлон желает убить тебя?
— Или сделать так, чтобы меня убили, что то же самое.
— Ну что ты?
— Не смейтесь, ваше величество, я говорю чистую правду.
— И ты говоришь, что он добивается твоей смерти!
— В данный момент достойный дворянин только об этом и думает.
— Будь спокоен. В случае чего я сумею тебя защитить, если он в этом деле не прав.
— Ваше величество изволили произнести слово "если".
— Разумеется. Отвечай же мне, мой бедный де Сент-Эньян, отвечай же, как если бы дело касалось кого-либо другого, а не тебя. Прав он или не прав?
— Пусть судит об этом ваше величество.
— Что ты сделал ему?
— О, ему ничего. Но, по-видимому, одному из его друзей.
— Это то же, что ему самому, а его друг — один из четырех знаменитых?
— Нет, это сын одного из четырех знаменитых, всего-навсего сын.
— Но что же ты сделал ему?
— Я помог одному лицу отнять у него возлюбленную.
— и ты признаешься в этом?
— Нужно признаваться, раз это правда.
— В таком случае ты виноват.
— Значит, я виноват?
— Да, и по правде сказать, если он прикончит тебя…
— Ну?
— То будет прав.
— Ах, вот вы как рассудили, ваше величество?
— А ты не доволен моим решением?
— Я нахожу, что оно слишком поспешно.
— Суд скорый и правый, как говорил мой дед Генрих Четвертый.
— В таком случае пусть король сейчас же пишет помилование моему противнику, который ждет меня близ Меньших Братьев, чтобы убить меня.
— Его имя и лист пергамента.
— Ваше величество, пергамент — на вашем столе, а что касается имени…
— Что же касается его имени?
— То это виконт де Бражелон, ваше величество.
— Виконт де Бражелон! — воскликнул король, переходя от смеха к глубокой задумчивости.
Затем, после минутного молчания, он вытер пот, выступивший на его лбу, и невнятно пробормотал:
— Бражелон!
— Ни больше ни меньше, ваше величество.
— Бражелон, жених…
— Боже мой, да! Бражелон, жених…
— Но ведь Бражелон находился в Лондоне?
— Да, но ручаюсь вам, ваше величество, сейчас он там уже не находится.
— И он в Париже?
— Точнее сказать, близ монастыря Меньших Братьев, где, как я имел честь доложить, он ожидает меня.
— Зная решительно все?
— И многое другое сверх этого! Быть может, ваше величество желает взглянуть на послание, которое он мне оставил?
И де Сент-Эньян вытащил из кармана уже известную нам записку Рауля.
— Когда ваше величество прочтете эту записку, я буду иметь честь сообщить, каким образом я ее получил.
Король, явно волнуясь, прочел записку и сразу спросил:
— Ну?
— Ваше величество знаете некий замок чеканной работы, замыкающий некую дверь черного дерева, которая отделяет некую комнату от некоего бело-голубого святилища?
— Разумеется, от будуара Луизы?
— Да, ваше величество. Так вот, в замочной скважине этой двери я и нашел записку. Кто всунул ее туда? Виконт де Бражелон или дьявол? Но так как записка пахнет амброю, а не серой, я решил, что это сделано, очевидно, не дьяволом, а господином де Бражелоном.
Людовик склонил голову и грустно задумался. Быть может, в этот момент в его сердце шевельнулось что-то вроде раскаяния.
— Ах, — вздохнул он, — значит, тайна раскрыта!
— Ваше величество, я сделаю все от меня зависящее, чтобы она умерла в груди, которая ее заключает, — сказал де Сент-Эньян с чисто испанской отвагой. Он сделал шаг-другой по направлению к двери, но король жестом остановил его.
— Куда вы идете? — поинтересовался он.