И д’Артаньян по-военному звякнул шпорами, стряхивая на пол окровавленную пыль.
Король смотрел на него, втайне радуясь своей первой победе.
– Господин д’Артаньян, – добавил он через секунду, – я не только знаю, что делается в Бель-Иле, но могу сказать, что Бель-Иль теперь мой.
– Прекрасно, ваше величество, я ничего больше не спрашиваю, – ответил д’Артаньян. – Прошу отставки!
– Как отставки?
– Конечно! Я слишком горд, чтобы есть хлеб короля, не заслужив его или, вернее, заслужив плохо. Прошу, ваше величество, отставки.
– Ого!
– Прошу отставки, ваше величество, или я сам уйду!
– Вы сердитесь, сударь?
– Еще бы! Черт побери! Я тридцать два часа не схожу с седла, скачу день и ночь, совершаю чудеса быстроты: приезжаю, одеревенев, как повешенный, и узнаю, что меня обогнали. Я глупец! Отставку, государь!
– Господин д’Артаньян, – остановил его Людовик XIV, кладя свою белую руку на плечо мушкетера, – то, что я вам сказал, ничуть не помешает мне исполнить данное обещание. Раз слово дано, оно должно быть сдержано.
Молодой король подошел к столу и, открыв ящик, вынул сложенную вчетверо бумагу.
– Вот ваш патент на должность капитана мушкетеров: вы его вполне заслужили, господин д’Артаньян.
Д’Артаньян поспешно развернул бумагу и два раза перечел ее. Он не верил своим глазам.
– И этот патент, – продолжал король, – дается вам не только за вашу поездку в Бель-Иль, но и за храброе вмешательство в дело на Гревской площади. Там вы поистине мужественно послужили мне.
– А, – произнес д’Артаньян, у которого при всем его самообладании краска проступила на щеках. – Вам и это известно, ваше величество?
– Да. И это.
– Ваше величество, я хотел сказать, что мне было бы гораздо приятнее получить звание капитана мушкетеров в награду за храбрую атаку во главе своей роты, за уничтожение неприятельской батареи или за взятие города, чем за содействие повешению двух несчастных.
– Вы говорите правду?
– Почему ваше величество подозревает меня во лжи?
– Потому что, насколько я вас знаю, вы не можете раскаиваться в том, что обнажили ради меня шпагу.
– Вот тут-то ваше величество ошибается, и очень сильно. Да, я раскаиваюсь, что обнажил шпагу, раскаиваюсь из-за тех последствий, к которым это привело. Бедные погибшие люди не были ни вашими врагами, ни моими. И они не защищались.
Король помолчал.
– А ваш товарищ тоже раскаивается?
– Мой товарищ?
– Да. Вы, кажется, были не один?
– Не один? Где?
– На Гревской площади.
– Нет, ваше величество, нет, – заторопился мушкетер, краснея при мысли, что король мог заподозрить, будто он, д’Артаньян, хотел присвоить славу, которая приходилась на долю Рауля. – Нет, черт побери, не один: как вы сказали, государь, у меня был товарищ, и очень хороший.
– Молодой человек?
– Да, ваше величество. Но поздравляю вас: относительно происходящего вне дворца ваше величество осведомлены так же хорошо, как и о внутренней жизни Пале-Рояля. Все эти точные известия доставляет вам господин Кольбер?
– Господин Кольбер всегда с похвалой говорил мне о вас, и плохо бы ему пришлось, если бы он стал говорить иначе.
– О, это прекрасно!
– Но он также хвалил этого молодого человека.
– И вполне справедливо, – сказал мушкетер.
– По-видимому, этот молодой человек храбрец, – прибавил Людовик XIV, желая обострить чувство досады, которое он подозревал у д’Артаньяна.
– Да, ваше величество, храбрец! – повторил мушкетер.
Он был в восторге, что может обратить внимание короля на Рауля.
– Вы с ним знакомы?
– Да, лет двадцать пять, ваше величество.
– Но ему едва исполнилось двадцать пять лет! – воскликнул король.
– Ваше величество, я его знаю со дня его рождения.
– Правда?
– Ваше величество, – смутился д’Артаньян, – вы спрашиваете меня с недоверием, в котором я вижу постороннее влияние. Господин Кольбер, сообщив вам такие подробные сведения, вероятно, забыл сказать, что этот молодой человек – сын моего близкого друга.
– Виконт де Бражелон?
– Да, ваше величество. Отец виконта де Бражелона – граф де Ла Фер, который так удачно содействовал реставрации Карла Второго. О, Бражелон из рода храбрецов!
– Значит, он сын того вельможи, который приехал ко мне или, вернее, к Мазарини от имени короля Карла Второго с предложением заключить с ним союз?
– Совершенно верно.
– И этот граф де Ла Фер – храбрец?
– Государь, этот человек обнажал оружие за вашего отца большее количество раз, чем можно насчитать дней в жизни вашего величества.
Теперь Людовик XIV закусил губу.
– Хорошо, господин д’Артаньян, хорошо! И граф де Ла Фер ваш друг?
– Уже сорок лет, государь. Ваше величество видит, что все это началось не вчера.
– Вы хотели бы встретить этого молодого человека, господин д’Артаньян?
– Буду в восторге, ваше величество.
Король позвонил. Появился лакей.
– Позовите виконта де Бражелона, – приказал король.
– Как, он здесь? – спросил д’Артаньян.
– Он сегодня дежурит в Лувре с отрядом дворян принца Конде.
Едва успел король договорить, как вошел Рауль. Увидев д’Артаньяна, он улыбнулся ему очаровательной улыбкой, свойственной только молодости.
– Ну, Рауль, – встретил его д’Артаньян, – король позволяет тебе поцеловать меня. Только раньше поблагодари его.
Рауль поклонился с такой грацией, что король, ценивший все чужие достоинства, если только они не затмевали его собственных, залюбовался красотой, статностью и скромностью Бражелона.
– Виконт, – обратился к нему Людовик, – я просил принца Конде уступить мне вас и получил его согласие. Итак, с сегодняшнего утра вы состоите при моем дворе. Принц Конде был добрым господином, но, я надеюсь, вы ничего не потеряете от перемены.
– Да, будь спокоен, Рауль: служить королю неплохо, – заметил д’Артаньян, который, поняв характер Людовика, ловко играл на его самолюбии, конечно, соблюдая меру и приличие; он умел льстить даже под видом насмешки.
– Ваше величество, – сказал Бражелон тихим мелодичным голосом, с той свободой и непринужденностью, которую он унаследовал от отца, – я не с сегодняшнего дня служу вашему величеству.
– О да! Вы хотите напомнить мне о происшествии на Гревской площади. В тот день вы действительно хорошо за меня постояли.
– Ваше величество, я говорю не об этом. Как я могу напоминать о столь ничтожной услуге в присутствии такого человека, как господин д’Артаньян! Мне хотелось напомнить о случае, который был в моей жизни важным событием и побудил меня с шестнадцати лет посвятить свою жизнь службе вашему королю.
– А что же это за случай? – спросил король. – Скажите.
– Когда я отправился в свой первый поход и должен был присоединиться к армии принца Конде, граф де Ла Фер провожал меня до Сен-Дени, где покоятся останки короля Людовика Тринадцатого, ожидая преемника, которого, надеюсь, бог не пошлет ему еще долгие годы. Тогда граф предложил мне поклясться прахом наших властителей в том, что я буду служить королевской власти, олицетворенной в вас, государь, буду ей верен и в мыслях, и в словах, и в действиях. Я поклялся, и клятву мою услыхали бог и усопшие короли. За десять лет мне представилось гораздо меньше случаев, чем мне бы хотелось, сдержать свою клятву. Но я всегда был не более как солдат вашего величества и, переходя на службу к вам, меняю не господина, а только гарнизон.
Рауль умолк, поклонившись.
Он кончил, но Людовик XIV молчал, задумавшись.
– Клянусь богом, – вскричал д’Артаньян, – отлично сказано; не правда ли, ваше величество? Как хорошо, как благородно!
– Да, – прошептал растроганный король, сдерживая свое волнение, не имевшее другой причины, кроме общения с такой возвышенной, благородной натурой, как Рауль. – Да, вы говорите правду, всюду вы служите королю. Но, переменив гарнизон, вы получите повышение, которого вполне заслуживаете.