— Друг мой, ваш господин, граф де Ла Фер, живет здесь?
— Да, — ответил Гримо, указывая рукой на здание.
— И он сейчас дома?
— Там, под каштанами.
— Парри, — сказал король, — я не хочу упустить такой драгоценной возможности отблагодарить сеньора, которому наше семейство обязано столь великолепным доказательством преданности и великодушия. Подержите мою лошадь, друг мой.
И, бросив поводья Гримо, король один направился к Атосу как к равному. Карл запомнил лаконическое объяснение Гримо: «Там, под каштанами». Поэтому он прошел мимо дома и направился прямо к указанной аллее. Ее нетрудно было найти: верхушки каштанов, уже покрытых листьями и цветами, возвышались над всеми остальными деревьями.
Войдя под своды аллеи, освещенной полосами света там, где солнце пробивалось сквозь густую листву каштанов, король увидел Атоса. Тот прогуливался, заложив руки за спину, в спокойной задумчивости. Карлу, вероятно, часто описывали внешность Атоса, потому он тотчас узнал его и пошел прямо к нему.
Услышав шаги, граф де Л а Фер поднял голову и, увидев, что к нему подходит человек изящной и благородной наружности, снял шляпу. В нескольких шагах от него Карл тоже снял шляпу, потом, как бы отвечая на немой вопрос графа, сказал:
— Граф, я явился исполнить свой долг. Уже давно я хотел высказать вам свою глубокую благодарность. Я — Карл Второй, сын того Карла Стюарта, который правил Англией и погиб на эшафоте.
При этом имени Атос содрогнулся; он взглянул на молодого короля, стоявшего перед ним с непокрытой головой, и в его чистых голубых глазах заблестели слезы.
Он почтительно поклонился, но король взял его за руку.
— Понимаете ли вы, граф, как я несчастлив! Нужно было, чтобы случай привел меня к вам. Ах! Почему нет при мне людей, которых я люблю и уважаю? Почему принужден я только хранить их имена в памяти, а заслуги в сердце? Если б ваш слуга не узнал моего, я проехал бы мимо ваших ворот.
— Правда, — сказал Атос, отвечая словами на первую фразу короля и поклоном на вторую, — правда, ваше величество видали дурные дни.
— А самые дурные, может быть, еще впереди!
— Не теряйте надежды, ваше величество!
— Граф, граф! — отвечал Карл, покачав головою. — Я надеялся до вчерашнего вечера, как добрый христианин, клянусь вам.
Атос вопросительно посмотрел на короля.
— О, это легко рассказать, — продолжал Карл II. — В изгнании, ограбленный, заброшенный, я решился на последнюю попытку. Кажется, в Книге судеб написано, что вечным источником всякого горя и всякой радости для нашего семейства будет Франция! Вы сами это знаете, граф, ведь вы были одним из тех французов, которых мой несчастный отец в сражениях видел по правую руку от себя, а в день смерти — у эшафота.
— Ваше величество, — скромно ответил Атос, — я был не один; товарищи мои и я в этом случае поступили как дворяне, не более. Но ваше величество оказали мне честь, начав свой рассказ.
— Да, правда. Мне покровительствует… — вы понимаете, граф, как тяжело Стюарту выговорить это слово, — мне покровительствует родственник мой, штатгальтер Голландии, но без участия или, по крайней мере, без согласия Франции он ничего не хочет предпринять. Я приехал просить этого согласия у короля Франции; он отказал мне…
— Король отказал вашему величеству?
— Нет, надо отдать ему справедливость, это сделал не он, а Мазарини.
Атос закусил губу.
— Вы полагаете, что я должен был ожидать отказа? — спросил король, заметив движение Атоса.
— Именно так я и думал, ваше величество, — отвечал Атос почтительно. — Я давно знаю этого пронырливого итальянца.
— Я хотел довести дело до конца и немедленно узнать, как решится моя участь. Я сказал брату моему Людовику, что не хочу причинять Франции и Голландии затруднений и попытаю счастья, как уже делал прежде, с двумя сотнями дворян, если он захочет дать их мне, или с миллионом, если ему угодно будет одолжить мне его.
— И что же?
— Что?.. Я испытываю сейчас странное чувство: я упиваюсь отчаянием. Некоторые души — моя, по-видимому, принадлежит к их числу — находят наслаждение в уверенности, что все потеряно и наконец настал час, когда надо погибнуть.
— О, надеюсь, ваше величество, — сказал Атос, — что вы еще не дошли до такой крайности!
— Если вы говорите мне это, граф, если вы стараетесь оживить надежду в моем сердце, значит, вы неправильно поняли меня. Я приезжал в Блуа, граф, просить как милостыню миллион у Людовика, надеясь при его помощи поправить свои дела. Но брат мой Людовик отказал мне… Вы видите, что все погибло.