Генерал, видимо, постепенно успокаивался.
— Ты, верно, слышал, зачем этот бывший король, как ты его называешь, отправляется в Гаагу?
— Само собой, слышал.
— Зачем же?
— Все за тем же, — отвечал рыбак, — у него одна мысль: воротиться в Англию.
— Правда, — прошептал Монк, задумавшись.
— Притом, — прибавил рыбак, — штатгальтер — вы знаете его, милорд? — Вильгельм Второй…
— Ну, что же?
— Помогает ему всеми силами.
— Ты слышал об этом?
— Нет, но я так думаю.
— Ты, мне кажется, силен в политике? — спросил Монк.
— Ах, милорд, мы, моряки, привыкли иметь дело с с водой и воздухом, с двумя самыми непостоянными вещами; стало быть, мы редко ошибаемся насчет остального.
— Послушай-ка, — сказал Монк, меняя разговор, — говорят, ты хорошо накормишь нас?
— Постараюсь, милорд.
— За сколько продашь свой улов?
— Я не так глуп, чтобы назначать цену.
— Почему?
— Моя рыба и так принадлежит вам.
— По какому праву?
— По праву сильного.
— Но я хочу заплатить тебе.
— Вы очень добры, милорд.
— И даже столько, сколько она стоит.
— Я не прошу столько.
— А сколько же?
— Прошу одного — позволения уйти.
— Куда? К генералу Ламберту?
— Нет! — воскликнул рыбак. — Зачем мне теперь идти в Ньюкасл, раз у меня нет рыбы?
— Во всяком случае, выслушай меня. Я дам тебе совет.
— Как! Милорд хочет заплатить мне и дать еще добрый совет? Какая милость!
Монк пристально взглянул на рыбака, который все еще внушал ему подозрения.
— Да, я хочу заплатить тебе и дать совет, потому что одно связано с другим. Слушай, если ты пойдешь к генералу Ламберту…
Рыбак пожал плечами, как будто хотел сказать: «Пожалуй, раз вы этого непременно желаете».
— Не проходи через болото, — продолжал Монк. — С тобой будут деньги, а я там поставил несколько шотландских отрядов. Шотландцы, люди несговорчивые, плохо понимают язык, на котором ты говоришь, хоть он и составлен, как мне кажется, из трех наречий. Они могут отнять у тебя то, что я тебе дам. Вернувшись на родину, ты станешь рассказывать, что у генерала Монка две руки, одна шотландская, а другая английская, и что шотландской рукой он отнимает то, что щедро дает английской.
— Ах, генерал, я пойду той дорогой, какой вы прикажете, — сказал рыбак со страхом, слишком ясно выраженным, чтоб не быть преувеличенным. — А охотнее всего я остался бы здесь, если бы вы мне позволили.
— Охотно верю, — сказал Монк с едва заметною улыбкою. — Но я не могу оставить тебя здесь, в собственной палатке.
— Да я не смею и думать об этом, милорд, и прошу вас только сказать мне, где прикажете остановиться. Не извольте слишком беспокоиться: для моряков ночь проходит быстро.
— Так я прикажу отвести тебя к твоей барке.
— Как вам угодно, милорд, если бы вы послали со мной плотника, то я был бы вам премного благодарен.
— Почему?
— Потому что ваши солдаты тянули мою барку вверх по реке на веревке и повредили ее о прибрежные утесы. Теперь в ней воды фута на два.
— Стало быть, ты должен позаботиться о своем судне?
— Так точно, милорд, — отвечал рыбак. — Я сейчас выгружу корзины с рыбой, куда вы прикажете; потом вы заплатите мне, если будет милость ваша, и отпустите меня, если вам заблагорассудится. Со мной легко сговориться.
— Хорошо, хорошо, ты славный малый, — сказал Монк, который при всей своей проницательности не мог найти ничего подозрительного в ясных глазах рыбака. — Эй, Дигби!
Вошел адъютант.
— Отведите этого человека и его товарищей в маленькие палатки, где помещаются маркитанты, у болота; там они будут близко к своей барке, и все же им не придется ночевать на воде… Что тебе надо, Спитхед?
Сержант Спитхед, который вошел в палатку генерала без вызова, ответил:
— Милорд, на аванпостах французский дворянин, он непременно хочет вас видеть.
Хотя оба говорили по-английски, рыбак тем не менее слегка вздрогнул; но Монк, занятый разговором с сержантом, этого не заметил.
— Что за дворянин? — спросил Монк.
— Милорд, — отвечал Спитхед, — он сказал мне свое имя, но эти проклятые французские имена так трудны для шотландской глотки, что я не мог запомнить. Караульные сказали мне, что это тот самый дворянин, который являлся вчера и которого вы не пожелали принять.
— Да, у меня был в это время военный совет.
— Что же прикажете теперь?